Поломка

В Чебыках во всех домах разместились солдаты. В доме у Прони командование, во дворе штаб. Дед мой Осташа и Сенька Тюнин в 1917-1918 годах входили в комитет бедноты, подались в Пашковские Ямы. Нетронутый огромный лес, в котором не было ни дорог, ни тропинок – глухомань.

Федулка Мелехин на рысаке гонял по деревне и стегал плетью мужиков, которые раньше сочувствовали Советской власти. Заскочил к Осташе, пискляво закричал: «Где Осташа?» Федосья сидела за кроснами, ткала половики. Федулка выхватил нагайку из-за голенища и начал стегать Федосью (тетку свою), приговаривая: «Пашенки захотелось, своим хозяйством решил обзавестись. Не будет этого; как батрачили, так и будете батрачить!» Кофта на Федосье повисла клочьями и окровавленная она рухнула с тюрика на пол.

Семен Самко с отрядом белых пришел из Перми. На заводе выступали Колчаковские агитаторы: «Записывайтесь в освободительную армию, отныне вы будете жить богато, но для этого надо возвратить старую власть. Каждому будет двух-этажный дома и прислуга». Сенька хвалился: «Уж я погоняю этих краснопузых, решили всех равными сделать. Я при царе двенадцать рублей в месяц получал, каждый раз мог по корове покупать, а сейчас что? Хлеб и тот по талонам. Мне большевистское равенство не нужно с голытьбой Осташей и Игоней!»

К вечеру третьего дня Колчаковцы прорвались по Ильинскому тракту и вышли у деревни Картыши. Ударили с тыла. Перебили всех, а оставшихся в живых пленных расстреляли.

Старший урядник Ощепков велел отделить православных, тех, кто с нательным крестом, от остальной нечисти. Православных похоронили у часовни. Остальных разделили на три кучи: китайцев, татар, красноармейцев. Вырыли три общие могилы. Торопились. Могилы вырыли неглубокие, зато сверху насыпали высокие холмики пахотной земли.

С годами все заросло лесом, а на холмиках до сих пор ни одно деревцо не приживается, только плотным ковром разрослась земляника. Весной ягоды как капли крови алеют на молодой зелени.

Дороги фронтовые

Федор со Степаном под Сивой попали в Красноармейский заградительный отряд. Оттуда на формирование. У Федора снова тиф. Возвратный – сказались скитания и простуды.

Весной 1919 года бросили на Петроград на Юденича, оттуда – на Деникина, из-под Новороссийска – на Дальний Восток.

Осенью 1922 года, при штурме сопки Волочаевской, был изрешечен осколками гранаты. Выжил. Но раны не заживали, гноились. Списали подчистую. Зимой 1922 ода прибыл домой. Мать Федосья через день бучила его в деревянной бочке с распаренным овсом и можжевельником. К весне раны очистились и затянулись.

По приходу домой жены в доме не застал. Матушка сказывала, что слюбилась с молодым колчаковским офицером. При отступлении, с девочками шести и пяти лет, подалась с ним. Братан Сенька Самков, который отступал с колчаковцами до Иркутска, сказывал, что много раз видел Дарью с детьми в обозе.

Под Иркутском полк поднял бучу, перебили сочувствующих Колчаку офицеров и перешли на сторону красных. После этих событий он более не встречал Дарью, как в воду канула.

Закончилась эпопея гражданской войны, крестьянам надо было думать о хлебе насущном, растить детей, одним словом – жить дальше.

Горькое слово победа

Деревушка Звонари раскинулась по косогору вдоль ручья. Починок невелик – семь домов. Кругом на десятки километром хвойные леса, со сколками осинника и березняка, да прогалинами гарей. Первым на косогоре поселился Иван Пестерев. (Фамилия его пошла от занятия предками прибыльным промыслом – плетением пестерей из лыка. Пестерь за спиной удобен и легок. Хлеб в нем не мнется и не крошится, и продукты хранятся долго.) На новое место Иван подался, уйдя из Строгановских солеварен. От едучей соли которых ноги опухли, подошвы полопались, уши обвисли, дыхание стало барахлить, нос не дышал. Забрал с собой молодую жену, голубоглазую, краснощекую, поджарую Марфу да двух малых сыновей. На ярмарке купил лошадь с телегой, молодую корову, плуг, прочее необходимое для ведения хозяйства и подался в лесные дебри.

Ехал вперед, пока не набрел на этот веселый косогор, заросший черемухой и липняком. С восточной стороны холма из-под старой липы пробивался родничок. Струя била вверх на аршин и неслась вниз по каменистому руслу, образуя через каждые две-три сажени водопады.

Зимой сруб заметало снегом до верха, но подход к источнику был свободен. Ручей был до того боек, что в тридцатиградусный мороз не замерзал. Чтобы освоить землю под пашню, Иван не стал пускать пал, пожалел лес. Он очистил склон от черемушника, где суглинок был перемешан с лиственным перегноем. Посеял рожь, она выросла плотной, колосок к колоску. Наверху косогора, на вырубках лиственницы, которая пошла на стройку, первые два года сеял репу. В хозяйстве основали все свое: и кузницу, и мельницу на ручье. Марфа на ткацком станке ткала пестрядь, вышивала узоры. Рождались дети. Кругом глухомань на десятки километров.