Поломка

На лавочке оставался дед Ермолай, горевал. Два его сына на фронте. Старшему Степану за сорок, жил отдельно на станции – отрезанный ломоть. Младшего Петра только поженил. Невестка после отправки муж, пожила пару недель и ушла к своим родителям, в соседнюю деревню. Старуха приболела, да и сам был немолод. Женился поздно, когда стукнуло сорок. Деду Ермолаю шел девятый десяток. Гладкое лицо без морщинок. Светло-серые глаза излучали тепло. На голове ни волоска, зато бороду, похожую на обтрепанный веник, затыкал за пояс, чтобы не мешала. После ноябрьских праздников пришли две похоронки, обе на сыновей Ермолая. Дед совсем осел, осунулся, сгорбился. Феклинья Ермолаевна каждое утро выходила на росстань, ждала сыновей. Стояла там долго, пока кто-нибудь из соседей не забирал домой. К весне ее не стало. Старик остался один. Катерина, исполнявшая обязанности боигадриа, поручила бабам помоложе навещать деда вечерами, помогать управляться по хозяйству. Сначала дело шло путем, потом молодушки стали задерживаться у Ермолая. Видели, как Нюра Гришиха уходила от Ермолая утром. Екатерина догадывалась, почему задерживаются солдатки, но молчала. На другой день ермолаева гостья бойко работала, шутила, подначивала других. Эту тайну бабы хранили друг от друга. На спевке у родника Катерина сказала: «Вот что, бабоньки, вы как хотите, а меня в это пакостное дело не втягивайте, я к Ермолаю более не ходок, распределяйте вечера сами». Бабы промолчали. Не могла Катерина их осудить: молодые, во цвете женской красоты, остались одиноки с малыми детьми. Одна их радость – погреться у дедовой бороды.

Перед Новым годом пришло четыре похоронки, где указывалось: «…ваш муж пал смертью храбрых в боях за Сталинград». Бабы собирались у липы в кружок, хватали друг друга за плечи и выли по-звериному. Стон страшной печали летел вниз по реке до соседних деревень, но и там тоже стоял плач. Бабы сникли, скукожились. С печали их души сжались. К деду Ермолаю ходить перестали, только бабка Феклинья, почти его ровесница навещала его.

Лето 43-го года выдалось сухим, жарким. Изредка налетали бури. Грозы были короткими и жесткими. В течение часа из черного неба вырывались стрелы молний, вихри огня били в вершину косогора. Раскатистый гром содрогал холм. Дети прятались под лавки, бабы молились у образов. Потоки воды неслись вниз сплошной стеной, сметая на своем пути изгороди, размывая гряды. Ручей внизу превращался в дикую необузданную реку, смывая бани, стога сена. Тучи проносились над горой и в огне молний уходили дальше. Выглядывало солнце. Бабы и дети с ужасом смотрели на побоище. К концу августа наступило затишье. Катерина из города привезла огромный радиоприемник. Вечерами солдатки собирались у приемника и слушали новости с фронта. О ходе Курской битвы знали все подробности.

Дети подрастали. Молодая поросль девчат собиралась под липой у родника. Сначала для затравки исполняли несколько частушек. Наиболее смелая из них Настя – Егора Терентьевича дочь – выходила на круг, срывала с головы платок, две толстые пшеничные косы разлетались по плечам. Выпалив две-три частушки, приглашала: «Девчата, в круг!». Наплясавшись до устали, садились на лавочку и запевали новые песни: «Кто его знает, чего он моргает…», «Три танкиста, три веселых друга…» и, конечно же, «Катюшу». Парни жались к срубу. Старшему Тиме, сыну Катерины, в июне исполнилось пятнадцать годков. Был длинноног, тощ, ключицы вылезали из-под рубахи, нос облупился на солнце, густые брови курчавились. Пробовал выскакивать в круг, хорохорился, но коленца не получались. Тима краснел и отскакивал в сторону. Подошла Катерина, обратилась к молодежи: «Ну что, молодо-зелено, гулять велено. Я рада, что за два года войны подросли. Немцев гоним на Днепр. Пора и вам помогать Красной армии. Тима, завтра на жнейку, а девчатам вязать снопы». Тима с весны помогал в колхозе: косил, греб, таскал копны. Пробовал пахать зябь, но силы держать плуг не было – сильно отощал.

Катерина заметила, что молодухи на покосе тискали Тиму, тот вырывался и убегал. Последнее время его постоянно опекали две молодые вдовушки. У одной на руках шестилетняя дочь, а у другой, после получения похоронки, случился выкидыш первенца.

В сентябре пришло два извещения: одно о павшем смертью храбрых Филиппе, сыне Никифора Кузьмича, другое – о пропавшем без вести Гришке, сыне Степана Ермолаева. От Ивана Катерине письма не приходили с начала июля. Она притихла, похудела. На работе не покрикивала. Целыми днями молчала. Бабы приставали: «Катерина, выругай нас – легче будет». Катерина стала примечать, что Тима вечерами стал исчезать. Спрашивала:

– Куда, Тимоша, направился?

– Да к девчатам, мама, на вечеринку.