Засмеялись и мы. И вдруг почувствовали, что страх наш куда-то пропал. Наш знакомый оказался совершенно обыкновенным мальчишкой, да ещё и весёлым. Катя совсем разошлась и дёргала его за руку.
– А ну, протяни, протяни ещё! – кричала она.
Мы все трое дружно уплетали хлеб, а Платочек уже наелся, обсох и с прежним важным видом ходил около нас. Он нашёл большого червяка, полакомился им и был очень доволен.
Урсик получил корочку, и огромный чёрный пёс тоже. Но теперь он уже не казался нам страшным.
– Тебя как зовут? – расхрабрилась я.
– Мишкой, а тебя?
– Соня, а она Катя. А у тебя собака эта откуда?
– Отцова. Охотничья. Зайцев гоняет – страсть!
Весело разговаривая, мы двинулись дальше.
Платочек сначала перелетал с ёлки на ёлку, а потом, спустившись на дорогу, побежал перед нами, торопясь и оглядываясь. На Урсика он больше садиться не решался: видно, холодная ванна пришлась ему не по вкусу.
Потешаясь над ним, мы и не заметили, как перебежали мостик, вырубку, огороды и оказались перед нашим крыльцом.
На ступеньках стояла мама, сильно взволнованная. Она уже собиралась идти искать нас.
Увидев её, Мишка вдруг замолчал и попятился. Но мы дружно схватили его за руки.
– Мама, он меня из речки вытащил, – сказала я.
– Мы заблудились, он нас домой привёл! – добавила Катя.
– И он ворон теперь по носу не щёлкает!
– И у него, собака не страшная вовсе, вот! – И мы одновременно положили руки на спину лохматого Волка.
Мама улыбнулась.
– Ну, спасибо тебе, мальчик, – ласково сказала она. – Идите все лепёшки горячие есть. А в лес я вас одних больше пускать не буду. Видите, гроза собирается. Что бы вы одни в лесу делали?
– Мы теперь с Мишкой ходить будем, – уверенно сказала Катя и потянула его за рукав. – Видишь, мама не сердится, идём лепёшки есть!
Мишка сначала немного дичился и упирался. Но не выдержал и вместе с нами принялся за лепёшки. Очень уж они были вкусные. А потом мы нарвали травы для кроликов, пришёл с работы отец, и мы не заметили, как стемнело.
Первым спохватился Мишка.
– Мне пора, – сказал он, – идти надо.
– Куда ты пойдёшь в эдакую темень? – сказала мама. – Оставайся ночевать. Вот разве отец беспокоиться будет!
– Отец-то беспокоиться не будет, – отозвался Мишка. – Я как на рыбалку пойду, иной раз по две ночи дома не ночую. А может, – сказал он, пораздумав немного, – и остаться?.. – И он состроил нам такую забавную гримасу, что мы так и покатились со смеху.
Мишке мама постелила постель тут же, на полу, и мы ещё долго перекликались и болтали.
– Спите вы, воронята! – окликнул нас отец. – Анюта, а ты долго ещё будешь возиться?
– Сейчас, – отозвалась мама. – Я на завтра, на выходной день, всем вам одежду чистую приготовила. Скоро всё в доме успокоилось.
Утро было чудесное. Мама вынесла самовар на улицу, и мы сидели за столом, чистые, принаряженные Мишка так и сиял вымытыми веснушками и приглаженным рыжим хохолком.
Мама уже выведала у него, что мать его умерла два года тому назад, что живут они одни с отцом в лесу. Накануне она успела выстирать ему майку, утром немного постучала швейной машиной, и Мишка оказался в чистой майке и новых трусах.
Мы перемигивались с ним и толкали друг друга под столом ногами. Папа и мама обещали пойти с нами в лес за ягодами и зайти к Мишкиному отцу – леснику. На столе стояла вкусная каша с молоком, а над столом и на наших лицах сияло солнце.
Даже Платочек был особенно весел. Он скакал по комнатам, таскал куски булки на крышу и только один раз подрался с Урсиком из-за каши.
И вдруг – всё переменилось.
Из дома выбежала Мария Яковлевна, наша квартирная хозяйка. Её лицо было красное. В руках она держала пустую коробочку.
– Анна Михайловна, – закричала она злым, визгливым голосом. – Вот вы всегда так, с вашей добротой. Приваживаете всяких проходимцев, а у меня брошка пропала золотая. Никто как он стащил! – И она рукой показала на Мишку.
Мы с Катей сразу перестали болтать ногами и взглянули на него.
Вся краска сбежала с его лица, и веснушки резко выступили на побледневшей коже. Обеими руками он схватился за стул и, не отрываясь, смотрел на злосчастную коробочку, дрожавшую в жирных руках Марии Яковлевны.
– Сейчас же пускай отдаст! – продолжала визгливо кричать Мария Яковлевна. – Пускай сию минуту отдаст, а то я в милицию пойду! В тюрьму тебя засажу, негодяй! – И, бросившись к Мише, она схватила его за плечо.
– Не брал я вашей брошки! – крикнул вдруг Мишка и оттолкнул Марию Яковлевну так, что она даже пошатнулась. – Не брал! – и вскочил с места.
– А кто брал? Кто? – наступала Мария Яковлевна.
Но тут вмешался отец.
– Вы, Мария Яковлевна, успокойтесь! – строго сказал он. – Брошку надо поискать, а набрасываться так на мальчика не годится.
Мы стояли около Миши и держали его за руки.
– Он не вор, вы не смеете! – кричала я вне себя.
Мама подошла к нему.
– Миша, – сказала она спокойно, – я тоже не верю, что ты взял брошку. Не огорчайся.
Мишка стоял, опустив голову и крепко стиснув кулаки. Потом вдруг тряхнул головой и подошёл к маме.
– Штаны мои отдайте, – сказал он глухо, смотря в сторону. – Домой я пойду. Не надо мне ваших!..