Половецкие пляски

Притом мать всегда казалась здешней, своей, неотделимой от дома. Отец же всего лишь навещал. Приносил конструкторы, головоломки. Угловатый мужчина с впалой грудью и аккуратной рыжей бородой. Называл бабушку «Марией Ксенофонтовной» и долго бубнил с ней на кухне. Непонятней всего было то, почему перед его приходом нужно было прибираться, Глебу — срочно делать уроки, а Эльке — помогать бабушке замешивать тесто для пирожков или для дежурного торта для своих под названием «Улыбка негра». В общем, отец выглядел привычно эпизодическим, и это могло означать что угодно. Глебу не объяснили, что мать с отцом в разводе, он думал, что так и нужно. Они оба у него есть, и каждый приходит по своей тропинке, и совсем не обязательно им жить вместе…

Иногда папочка колобродил, ударялся в шумные игры с сыном и тогда бывал премилым. Помнится, они с Глебом загадывали желания, кидая камушки, скачущие рикошетом по воде в парке. Если два раза подпрыгнет — желание сбудется, нет — нет. У Глеба поначалу «не прыгалось» вовсе, но отец хитро замыливал неудачу, убеждая, что на самом деле тот раз был пробным и надо просто попытаться еще. С той же легкостью отец в везучий день переворачивал с ног на голову все вокруг и врал, как дышал. Однажды Глеб, испытывая папины шаманские способности, пожелал увидеть тетю Аню, хотя бы в подзорную трубу. Отец для паузы деловито откашлялся и, глазом не моргнув, набрехал, что Аня сегодня не сможет спуститься с неба, уж слишком снег густой, погода нелетная, но вот завтра — заметано! И Глеб, точно повинуясь манипуляторской дирижерской палочке, в момент поверил, а завтра забыл, хоть обычно упрямился и катался по полу от сиюминутной неосуществимости.

Выходит, отец тоже приложил руку к нежному мифу, и только мать — ни слова. В годовщину Аниной смерти она хлопала пятьдесят граммов, прижимая губы пальцем от внезапно нахлынувшей крепкой горечи, обволакивая ритуал подобающим молчанием. Единственное, не вызывавшее сомнений об Ане, действительное, хотя и весьма условное, — могилка. Но с тех пор, как у бабки стало нехорошо с ногами, на кладбище никто не ходил. На старинное кладбище, куда от их дома добираться — целая история и где всегда сыро, идет легкий дождь, и плиты есть совсем древние, начала века, и даже один занятный памятник усопшему младенцу — каменная люлька на постаменте, что могла качаться. Ребенком Глеб никогда не забывал кощунственно ее оседлать, ощутив тяжелую гранитную шаткость.

Гранит — гранитом, а из теплокровных Аня все же оставила после себя Карину, и уж как ни крути, это была ее дочь, хотя кто ее, Карину, разберет, чья она и почему… В фантазиях своих Глеб всегда был убежден, что Карина появилась ниоткуда и никакая таинственная Аня не имела к ней ни малейшего отношения. Только лишь для простоты взрослые выдумали такую правдоподобную версию; на самом же деле Карину подкинули, она упала со звезд, родилась из пены, ее взяли из детдома, нашли на грядке etc. — выбирай на вкус. Так или иначе продолжения Ани из нее не получилось вопреки бабкиным причитаниям о дурной наследственности. Подобно былинным монстрам Аня оставила после себя только сказку, которую всякий пел на свой манер.

3

Пуская сонные слюнки в электричке, Глеб успел забыть, куда держит путь. И когда замаячил перрон, он с удивлением обнаружил, что успевает к условленному часу встречи со старым добрым Филиппом, обходительным идальго, которого не видел, не считая матушкиного дня рождения, черт знает сколько и жил без него припеваючи. Золотое правило: никогда ни о чем не договаривайся на утро, а то в такие дебри попадешь, где даже некому встряхнуть тебя, как нищую свинью-копилку, и спросить ласково «камо грядеши»… С чего вдруг Глеб решил отправиться за объяснениями к Филиппу, за бесполезными хождениями вокруг да около, за неизбежным косноязычием — ибо как нащупать сразу верную тональность, когда в Филиппа, как в Санта-Клауса, верилось и разговаривалось с ним только в детстве, и последние слова с ним были сказаны, когда запускали диковинного змея в то счастливое янтарное лето, когда Глеб жил в бабкином деревенском доме и разрешалось все. Мать в очередной раз разругалась с кем-то, загуляла и привозила на природу шумные пьющие компании. Добрая пьянка — детям и собакам раздолье. Еще однажды, лет в двенадцать, Глеб с обеспокоенной бабушкой навещал болезного друга семейства в его холостяцкой халупе, но это была понурая и блеклая встреча, и Глеб грустил, как мог, о вкрадчивом козлобородом человеке, которого в сопливом детстве считал заместителем пап и нянек, а в отрочестве почему-то стеснялся и ничего, кроме скупого «здрасьте», ему не говорил.