Половецкие пляски

Казалось, что Филипп всегда один. Где-то у него была семья и давнее состояние в разводе с ней, но сути это не меняло. Филипп был непредставим вне своего задумчивого кокона отшельника, ауры несостоявшегося счастья с Аней, а быть может, и состоявшегося, но чересчур краткосрочного. Филипп всегда в свитере и один или со своей грязной болонкой. Жил он в невнятно-эклектичном здании с высокими потолками внутри и облупившимся фасадом снаружи. От жилища разило грустью и нечищенными зубами. Филиппова соседка в удручающе кримпленовом платье всегда смолила папиросы. Весь этот антураж, утрированный отроческим воображением, разумеется, уже рассеялся, только допотопные деревянные ступени в доме продолжали скрипеть. Филипп открыл сразу, на удивление аккуратный и как будто обновленный вместе с одеждой в фантастической чудо-машине. «Может, тетку какую завел», — с интересом подумал Глеб, но в квартире никого было не слышно, не видно, а дверь в комнату, где раньше обитала соседка, была распахнута и виднелся ворох каких-то одеял и ветхих одежд, вывалянных в подушечных перьях. Свалка времен, которые mutantur… Филипп для начала угостил чаем с крупными чаинками и придвинул было к гостю блюдце с неприкаянными кусочками подозрительной коврижки. «А водки, кстати, чуток?» — спросил он после быстрой экспертизы прицельным взглядом, коим изучил глебовскую похмельную меланхолию. «Буду», — без кокетства ответил Глеб, на этот номер и не надеявшийся. Филипп воодушевленно кивнул, звякнул двумя рюмками, которые, по-видимому, всегда были наготове, и, когда уже их опустошили, с лукавой вальяжностью старичка-лесовичка вопросил: «Ну, говори, чего пожаловал…» По жилам начала разливаться теплая горечь, а из Филипповой комнаты, казавшейся мертвенно тихой, спасая Глеба от безобидного вопроса, вдруг прошлепала в кухню тощая маленькая девушка с капризными губами, в желтой, до колен футболке. Девушка сразу не угодила Глебу юркими хозяйскими повадками, на которые явно прав не имела, но тут уж было не ему судить. Филипп же сразу встрепенулся, заерзал и с грохотом выдвинул из-под стола табуретку. «Мариночка, у меня вот гость, ты как, выпьешь с нами?» Мариночка на это неожиданно легко улыбнулась, лучезарно кивнула и наотрез от всего отказалась. Вынув из хлебницы ватрушку, она поспешно скрылась из глаз. Глеб мимолетно устыдился того, что про себя напрасно ее обидел: Мариночкино ненавязчивое появление нежданно помогло, ехидная внутренняя улыбка расслабила его. И на солнце есть пятна, и у Филиппа, рыцаря печального образа, водятся девочки, «официальный диагноз» не подтвердился (бабка любила вопреки Филипповой женитьбе попричитать о «бедном мальчике», что после Анечки навсегда один). Сквозь улыбку Глебу было легче сносить монотонную преамбулу любого разговора по существу — о том, что да как, мама, папа, дети, кто родился, а кто абажур купил. К счастью, Филипп тоже торопился побыстрей закончить с любезностями, и воцарилась неловкая пауза ожидания… По своему обыкновению Глеб в последний момент наплевал на осторожные, приготовленные заранее вступления и с места в карьер с детской непосредственностью: мол, жила-была Аня, а сейчас не живет, спрашивается, почему… одним словом, интересно ребенку докопаться до истинного происхождения Санта-Клауса или Бабы-Яги. Филипп вскинул бровь, поморщившись после новой стопки, и без энтузиазма ответил: «Ты же знаешь все прекрасно. Погибла в автокатастрофе». Но Глебу была уже неинтересна эта ритуально-скорбная история.

— Почему же тогда все виноваты… как вы говорили отцу… на дне рождения матери недавно?..

— В смысле… о чем ты?

— Если честно — так вышло. Я подслушал. Случайно. Ваш разговор тогда…

— Какой еще разговор?

— У нас дома, на мамином юбилее, — терпеливо повторил Глеб. — Вы стояли с отцом на кухне, и я не знаю, может, говорили вы совсем о другом, но в тот момент звучало про Аню…

— Вот ты про что… И в чем же все были у меня виноваты?

— Вы сказали нечто в духе «мы все поучаствовали в Аниной смерти».

— Неужели? Я такое сказал, — Филипп гнусаво хохотнул, обнажив маленькие желтые зубы. — Ты плохо, брат, подслушивал. Я ничего такого утверждать не мог. Я пока еще в своем уме.

— Но если б я не слышал, я бы не стал выдумывать…

— Ты не слышал, ты истолковал, вырвал фразу из контекста, и совершенно зря, потому что речь шла совсем о других вещах, о которых тебе вряд ли будет интересно знать. Это мои личные неурядицы, и не выдумывай лишнего.

— Я понимаю, — беспомощно согласился Глеб, — но тогда скажите хотя бы, почему она вдруг разбилась… нелепейший, конечно, вопрос… но вы же неспроста вспомнили об этом, нет дыма без огня.

— Милый мой, тебе известно, что такое случай? Он может быть несчастным или счастливым, но это всего лишь случай.

— О случае не думают через тридцать лет…

— Если умер любимый человек…

— …то о нем скорбят уже скорее по привычке. Вы и сами это знаете.