Половина желтого солнца

– Опрокидывает девиц прямо на улице, на виду у солдат, не выпуская из рук мешка с деньгами. – Он отхлебнул из горлышка, поморщился. – Мы бы запросто отвоевали Энугу, если бы он нас слушал, но он мнит, что знает нашу страну лучше нас. Начал конфисковывать машины с гуманитарной помощью. А на той неделе грозился Его Превосходительству уйти, если ему не заплатят. – Океома снова хлебнул из бутылки. – Два дня назад я вышел в штатском, так на дороге меня остановил ополченец и назвал дезертиром. Я ему пригрозил: еще раз услышу – узнаешь, чем коммандос отличаются от обычных солдат! Я ушел, а он смеялся мне вдогонку. Представляете? В прежние времена никто бы не посмел потешаться над коммандос. Надо срочно что-то менять, иначе потеряем престиж.

– Зачем платить белым, чтобы сражались за нас? – Оденигбо откинулся в кресле. – Среди нас немало истинных бойцов, готовых отдать жизнь за Биафру.

Оланна встала.

– Давайте поедим, – предложила она. – Ты уж прости, Океома, что суп у нас без мяса.

– «Прости, что суп без мяса», – передразнил Океома. – Я ведь не в мясную лавку пришел.

Угву расставил тарелки с гарри.

– Океома, сними, пожалуйста, гранату, раз уж мы за столом, – попросила Оланна.

Океома отстегнул с пояса гранату и положил в угол.

Сначала ели молча, лепили из гарри шарики, макали в суп.

– Откуда у тебя шрам? – спросила Оланна.

– Пустяки. – Океома тронул бугристый шрам. – С виду страшный, а на самом деле ерунда.

– Тебе надо вступить в Лигу биафрийских писателей. Будешь ездить за границу, рассказывать о нашей борьбе.

Не дослушав, Океома возразил:

– Я солдат.

– Ты все еще пишешь?

Океома снова покачал головой.

– Ну хотя бы одно стихотворение для нас у тебя есть в запасе? – Оланна сама уловила мольбу в своем голосе.

Океома проглотил шарик гарри, кадык его дрогнул.

– Нет.

После обеда Оденигбо ушел в спальню. Океома, прикончив виски, пил бокал за бокалом пальмовое вино, пока не уснул на стуле в гостиной. Дышал он тяжело, что-то бормотал во сне и пару раз взмахивал руками, будто отбиваясь от невидимых противников. Оланна потрясла его за плечо:

– Пойдем в комнату, ляжешь на кровать.

Океома открыл покрасневшие, испуганные глаза.

– Я не сплю. – И подавил зевок. – А стихи у меня в запасе все-таки есть:

Темнокожая,
В мерцанье, словно в рыбьей чешуе,
Появляется она,
Неся серебряный рассвет;
И солнце сопровождает ее,
Русалку,
Что никогда не станет моей.

– Оденигбо сказал бы: «Голос поколения!» – улыбнулась Оланна.

– А ты что скажешь?

– Голос мужчины.

Океома сконфузился, и Оланна вспомнила, как Оденигбо посмеивался, говоря, что Океома тайно влюблен в нее. Стихи были о ней, и Океома этого не скрывал. Они сидели молча, пока глаза его не стали слипаться. Оланна смотрела на Океому, гадая, что ему снится. Океома все еще спал, что-то бормоча во сне, когда пришел профессор Ачара.

– A-а, ваш друг-коммандо здесь, – сказал он. – Позовите, пожалуйста, Оденигбо. Выйдем на веранду.

Сели на скамью. Профессор Ачара, глядя в пол, сжимал и разжимал кулаки.

– У меня плохие новости, – выдавил он.

Страх сдавил грудь Оланны: что-то случилось с Кайнене, и профессору поручили ей сообщить. Пусть бы он ушел сию минуту, ни слова не говоря.

– В чем дело? – резко спросил Оденигбо.

– Я пытался уговорить домовладельца. Я сделал все, что в моих силах. Но он отказался. Просит вас съехать через две недели.

– Боюсь, я не совсем понял, – сказал Оденигбо.

Но Оланна была уверена, что он все прекрасно понял. Их просят освободить дом, потому что хозяин нашел других жильцов, готовых платить вдвое, а то и втрое больше.

– Мне очень жаль, Оденигбо. Вообще-то он человек здравый, да только время сейчас безумное.

Оденигбо вздохнул.

– Я помогу вам подыскать другое жилье, – сказал профессор Ачара.

Им удалось найти комнату – по нынешним временам, когда Умуахию заполонили беженцы, роскошь. В доме с длинным коридором было девять комнат, двери выходили на узенькую веранду. Кухня располагалась в одном конце, ванная – в другом, рядом с банановой рощицей. Их комната была ближе к ванной. В первый раз увидев ее, Оланна не могла поверить, что ей предстоит жить здесь с Оденигбо, Малышкой и Угву, есть, одеваться, заниматься любовью – и все в одной комнате. Оденигбо взялся отгородить угол для сна занавеской, и позже, глянув на провисшую веревку, привязанную к вбитым в стену гвоздям, Оланна вспомнила комнату дяди Мбези и тети Ифеки в Кано и расплакалась.

– Мы скоро найдем что-нибудь поприличней, – утешал ее Оденигбо, а Оланна молча кивнула, не признавшись, что плачет не только из-за комнаты.

Через стенку жила тетушка Оджи. Лицо у нее было суровое, а от немигающего взгляда Оланне во время их первого разговора сделалось не по себе.

– Добро пожаловать, нно, – сказала тетушка Оджи. – Ваш муж дома?

– На работе.

– Я хотела его повидать прежде всех остальных, поговорить насчет моих детей.

– Насчет детей?

– Домовладелец называл его «доктор».

– Ах, нет, он не врач. Он доктор наук.