Половина желтого солнца

Женщина упорно отказывалась – так и стояла, дрожа, обнимая сына. Угву сам не понял, почему сделал то, что сделал. Возможно, просто потому, что руки у него были свободны: Оланна сама унесла Малышку в укрытие. Угву выхватил у женщины ребенка и пустился бегом. Малыш тогда еще не был совершенно невесомым, Угву ощущал его тяжесть. Матери ничего не оставалось, как броситься следом. Самолеты атаковали с бреющего полета, и не успел Угву спустить ребенка в бункер, мимо просвистела пуля. Угву даже не увидел ее, а унюхал – почуял запах раскаленного металла.

В бункере, играя на влажной земле, кишевшей муравьями и сверчками, малыш сказал, как его зовут. Наверное, Чидиебеле – это имя чаще встречается. Теперь имя звучало как насмешка. Чидиебеле: «Бог милостив».

Когда четверо ребят, доиграв в войну, ушли в корпус, Угву услышал из класса в дальнем крыле тонкий, задушенный плач. Скоро выйдет тетка Чидиебеле и сообщит о смерти мальчика, а мать будет кататься по земле и кричать, пока не сорвет голос, а потом обреется наголо.

Угву надел майку и пошел вместе с остальными копать могилку.

33

Ричард сидел рядом с Кайнене и поглаживал ее плечо, а Кайнене смеялась, слушая Оланну. Ему нравилось, как она смеется, запрокинув голову, выгнув стройную шею. Он любил проводить вечера с ней, Оланной и Оденигбо, ему вспоминался полумрак гостиной Оденигбо в Нсукке, вкус пива и жгучего перца на языке. Кайнене потянулась к эмалированной тарелке с жареными сверчками – новым фирменным блюдом Харрисона. Тот будто чутьем угадывал, где их копать в сухой земле, и умел делить готовых сверчков на кусочки, чтобы хватило надолго. Кайнене положила в рот кусочек. Ричард взял сразу два, захрустел. Темнело, и деревья кешью превратились в безмолвные серые тени. В воздухе дымкой висела пыль.

– Чем вы объясните успех миссии белых в Африке, Ричард? – спросил Оденигбо.

Временами Оденигбо раздражал Ричарда: молчит-молчит, а потом возьмет да и ляпнет что-нибудь.

– Именно. Успех. Мне известно значение этого слова. Английский – мой второй язык.

– Объяснять надо не успех белых, а неудачу черных, – сказала Кайнене.

– А кто виновен в появлении расизма? – рявкнул Оденигбо.

– Не понимаю, при чем тут расизм. – Кайнене дернула плечом.

– Белые использовали расизм как оружие войны. Всегда легче покорить более гуманный народ.

– Значит, если мы покорим нигерийцев, то станем менее гуманными? – спросила Кайнене.

Оденигбо не ответил. Под деревьями кешью послышался шорох, и Харрисон метнулся на звук: вдруг крыса, которую можно поймать.

– У меня есть нигерийские фунты. Инатими дал, – сказала Кайнене. – У них в Союзе освобождения Биафры полно нигерийских денег. Я хочу поехать на Девятую милю – что-нибудь куплю, а если удастся, продам что-нибудь из того, что беженцы в лагере сделали своими руками.

– Это называется торговля с врагом, – заявил Оденигбо.

– Это торговля с неграмотными нигерийками, у которых есть то, что нам нужно.

– Это опасно, Кайнене, – сказал Оденигбо на удивление мягко.

– Тот сектор не занят, – возразила Оланна. – Наши там свободно торгуют.

– И ты тоже собралась? – Оденигбо в изумлении уставился на Оланну.

– Нет. По крайней мере, не завтра. Может, в другой раз.

– Завтра? – Пришел черед Ричарда удивляться. Кайнене упоминала, что хочет торговать за линией фронта, но для него было новостью, что она уже назначила срок.

– Да, – подтвердила Кайнене. – А Оланну не слушайте, она никогда не поедет – всю жизнь как огня боялась торговли.

Кайнене рассмеялась, следом засмеялась Оланна и шлепнула ее по руке. Ричард впервые заметил, что у них один и тот же изгиб рта, форма зубов.

– Девятая миля постоянно переходит из рук в руки, разве не так? – Оденигбо был встревожен. – Не стоит вам ехать.

– Все решено. Мы с Инатими выезжаем завтра с утра и к вечеру вернемся.

Ричард уловил знакомую решимость в голосе Кайнене. Собственно, он был не против поездки, многие его знакомые занимались тем же.

В ту ночь ему приснилось, что Кайнене вернулась с полной корзиной тушеной курятины, пряного риса джоллоф, густого рыбного супа, и он разозлился, когда был разбужен криками под окном. Не хотелось, чтобы сон кончался. Проснулась и Кайнене, и оба выбежали на улицу, Кайнене в покрывале, а Ричард в одних шортах. Было темно, заря едва занималась. Кучка беженцев из лагеря колотила и пинала лежавшего на земле парня, а тот прикрывал руками голову от ударов. Брюки его были изодраны в клочья, воротник почти оторван, но половина желтого солнца все еще болталась на рваном рукаве.

– В чем дело? – выкрикнула Кайнене.

Ричард сразу все понял. Солдата поймали на воровстве с фермы. Теперь это была не редкость: фермы грабили по ночам, уносили молодую кукурузу, еще без ядрышек, и совсем крошечный ямс.

– Видите, почему мы сажаем, а ничего не растет? – спросила женщина, у которой на прошлой неделе умер ребенок. Ее покрывало, повязанное низко, приоткрывало обвислую грудь. – Такие, как он, приходят и тащат, а мы умираем голодной смертью.

– Хватит! – велела Кайнене. – Прекратите сейчас же! Руки прочь от него!