Половина желтого солнца

Оланна сидела напротив матери в гостиной наверху. Эту гостиную мать называла дамской – здесь она принимала подруг, здесь они смеялись, называли друг друга «картинка», «золотце», «сокровище» и сплетничали: чей сын развлекается с девицами в Лондоне, пока его ровесники строят дома на земле отцов, кто купил местное кружево и выдает за последнюю новинку из Европы, кто пытается отбить мужа у такой-то, кто привез из Милана дорогую мебель. На сей раз, однако, в комнате было тихо. Мать, сжимая в одной руке бокал тоника, а в другой – платок, со слезами рассказывала Оланне о любовнице отца.

– Он купил ей дом в Икедже! На той самой улице, где живет моя подруга.

Оланна смотрела, как мать осторожно промокает глаза. Платок, похоже, атласный, таким слезы не осушишь.

– Ты с ним говорила? – спросила Оланна.

– Что я скажу? – Мать поставила бокал, так и не отпив ни глотка с тех пор, как служанка принесла его на серебряном подносе. – Не о чем говорить. Просто хотела, чтобы ты знала, что происходит. Пусть не думает, что я буду страдать молча.

– Я с ним поговорю, мама.

Именно этого обещания и ждала от нее мать. Оланна прилетела из Лондона только вчера, а свет надежды, забрезживший после визита к гинекологу в Кенсингтоне, успел померкнуть. Оланна уже не помнила той радости, которая затеплилась в ней, когда доктор сказал, что она здорова и нужно лишь – он подмигнул – почаще стараться. Она мечтала вернуться в Нсукку.

– Представить противно, в какой грязи он эту шлюху откопал, – бормотала мать, комкая платок. – Овца из глухомани. Йоруба-деревенщина с двумя детьми от разных отцов. Говорят, еще и старуха, и уродина.

Оланна поднялась. Не все ли равно, как выглядит та женщина? Отец и сам старый урод. Больше всего мать волновало, конечно же, не наличие любовницы, а как он мог купить ей дом в районе, где обитает весь лагосский высший свет?

– Может, дождемся приезда Кайнене, пусть она с ним поговорит, нне? – Мать снова промокнула глаза.

– Я обещала, значит, сама поговорю, мама.

Но вечером, зайдя к отцу в комнату, Оланна поняла, что мать была права. У Кайнене вышло бы лучше. Уверенная в себе, острая на язык Кайнене не мучилась бы, подбирая слова, не испытывала бы неловкости и беспомощности.

– Папа…

Оланна закрыла за собой дверь. Отец сидел за письменным столом, на стуле из темного дерева с прямой спинкой. На минуту Оланна попыталась представить, что это за женщина, о чем она может разговаривать с отцом.

– Папа… – повторила Оланна и перешла на английский. На английском проще говорить сухо и отчужденно. – Имей уважение к моей матери.

Совсем не так собиралась она начать разговор. Сказав «моя мать», она сделала отца лишним, посторонним, о ком уже не скажешь «мой отец».

Отец скрестил руки на груди.

– Ты связался с… этой женщиной, купил ей дом по соседству с друзьями моей матери – это неуважение, – продолжала Оланна. – Ты ездишь туда с работы, твой шофер ставит машину перед домом, на виду у всех. Тебе не стыдно? Это пощечина моей матери.

Отец опустил глаза – глаза человека, который потерял себя в жизни.

– Я не стану учить тебя, что ты должен сделать, однако что-то сделать ты обязан. Моя мать несчастна.

Слово «обязан» Оланна произнесла с нажимом. Никогда еще ей не приходилось разговаривать с отцом в подобном тоне, они вообще мало о чем говорили. Так они и смотрели друг на друга – сказать было нечего.

– Я понял, – отвечал отец тихо, заговорщицки, как будто Оланна дала ему добро на измену, лишь попросила впредь не попадаться.

Оланна разозлилась. Может быть, именно так и следовало понимать ее слова, и все же было неприятно.

Оланна обвела взглядом комнату, и широкая отцовская кровать показалась ей вдруг незнакомой; она прежде не замечала ни отливавшего золотом атласного одеяла, ни причудливых витых ручек комода. Даже сам отец казался ей чужим – тучным незнакомцем. Оланне стало жаль и его, и мать, и себя, и Кайнене. Как вышло, что все они чужие люди и связывает их только общая фамилия?

– Я подумаю, как нам исправить дело, – добавил отец. Он поднялся и шагнул к Оланне. – Спасибо, дочка.

На другое утро, услышав крик матери: «Ничтожество! Болван!» – Оланна со всех ног бросилась по лестнице вниз. Ей представилось, что родители дерутся, что мать хватает отца за грудки, по примеру всех обманутых жен. Крики неслись из кухни. Оланна остановилась в дверях. Перед матерью стоял на коленях человек, с мольбой простирая руки.

– Прошу вас, мадам, прошу…

Мать обратилась к дворецкому Максвеллу, стоявшему в стороне:

– Видишь? Он думает, мы его наняли, чтоб он нас грабил средь бела дня?

– Нет, мэм, – отвечал Максвелл.

– Так вот чем ты занимался с самого начала, ничтожество? Пришел сюда воровать?

– Мама, в чем дело? – спросила Оланна.

Мать оглянулась:

– Ах, нне, ты уже встала?

– В чем дело?

– Эта скотина!.. И месяца не прослужил, а уже тащит все, что плохо лежит. Вот как ты платишь за то, что тебя взяли на работу! – гаркнула она на слугу.

– Да что он сделал, мама?