Половина желтого солнца

– Да, – кивнул Оденигбо и опустил окно. Оланне доставляла странное удовольствие покорность, что он напустил на себя с тех пор, как Амала родила. – Мы решили, что девочка останется у родственников Амалы. На будущей неделе я съезжу к ним в Аббу, и мы обсудим…

– Девочка останется у нас. – Оланна сама удивилась, как четко выразила свое желание и как созвучно оно было ее душе. Точно она хотела этого с самого начала.

Оденигбо так резко сбавил скорость, что едва не заглох двигатель.

– Для меня превыше всего наша любовь, нкем, – сказал он тихо. – Мы должны принять верное решение.

– Ты о нас не думал, когда делал ей ребенка, – вырвалось у Оланны, но она тут же устыдилась злобы в собственном голосе.

– Давай еще подумаем.

– Пусть остается у нас, – сказала Оланна твердо.

Ей под силу вырастить ребенка, его ребенка. Надо купить книги о воспитании, найти кормилицу, обставить детскую. Ночью Оланна беспокойно ворочалась с боку на бок. Она испытывала к малышке вовсе не жалость: когда она держала этот теплый комочек, то словно прозрела и поняла, что им суждено быть вместе. Мать не разделяла ее чувств. На другой день, когда Оланна сообщила ей по телефону о своем решении, та отвечала мрачным, скорбным тоном, будто в доме покойник:

– Нне, у тебя самой рано или поздно появится ребенок. Зачем тебе младенец, которого Оденигбо заделал этой деревенщине? Воспитание ребенка – дело серьезное. Поверь, девочка моя, не стоит тебе сейчас взваливать это на себя.

Оланна застыла с трубкой в руке, разглядывая букет на столе. Один цветок завял; странно, что Угву не убрал. В словах матери была доля правды, но именно таким Оланна всегда представляла их с Оденигбо будущего ребенка: густые кудряшки, широко расставленные глаза, розовый ротик.

– Ее родня от тебя просто так не отступится, – продолжала мать. – Да и сама эта девка наделает тебе неприятностей.

– Ей не нужен ребенок.

– Ну так оставь ребенка ее родне. Предложи помощь, но девочка пусть остается у них.

Оланна вздохнула:

– Поняла. Еще подумаю.

Оланна повесила трубку, снова подняла и назвала телефонистке номер Кайнене в Порт-Харкорте. Телефонистка говорила сонным голосом, заставила Оланну повторить номер несколько раз, а перед тем как соединить ее, хихикнула.

– Очень благородно, – одобрила Кайнене, выслушав Оланну.

– При чем тут благородство?

– Ты удочеришь ее официально?

– Думаю, да.

– Что ты ей скажешь?

– Что я скажу?

– Да, когда подрастет.

– Правду: что ее мать – Амала. Пусть называет меня мамой Оланной, и если когда-нибудь Амала надумает вернуться, то будет просто мамой.

– Хочешь угодить своему бунтарю?

– Ничего подобного.

– Ты вечно стараешься всем угодить.

– Это не ради него. Это вообще не он придумал.

– Тогда зачем?

– Она такая крохотная, такая беспомощная. И сразу стала мне как родная.

Кайнене долго не отвечала. Оланна теребила провод телефона.

– По-моему, смелое решение, – раздалось в трубке.

И хотя Оланна прекрасно услышала сестру, но переспросила:

– Что?

– Говорю, очень смелый поступок.

Оланна откинулась в кресле. Одобрение Кайнене – а оно было ей в новинку – окрылило ее, придало веры в себя, стало добрым знаком. В этот миг она решилась окончательно. Она возьмет ребенка в семью.

– Приедешь на крестины? – спросила Оланна.

– Я ни разу еще не была в вашей пыльной дыре, так что могу приехать.

Оланна, улыбаясь, повесила трубку.

Матушка принесла девочку, завернутую в коричневый платок, насквозь провонявший огири[79], устроилась с ней в гостиной и ждала, пока не вышла Оланна.

– Ngwanu[80]. Скоро приеду еще, – сказала Матушка, передав Оланне ребенка. Она очень суетилась, явно торопясь покончить с неприятным делом.

Проводив ее, Угву пригляделся к малышке, и на лице его мелькнула тень тревоги.

– Матушка говорит, девочка похожа на ее мать. В нее вселилась душа ее матери.

– Мало ли кто на кого похож, Угву, это не значит, что души переселяются.

– Но ведь так оно и есть, мэм. Все мы после смерти вернемся на землю.

Оланна отмахнулась.

– Немедленно выкинь этот платок в помойку. Ну и вонь от него!

Девочка плакала. Оланна успокоила ее, искупала в ванночке и, глянув на часы, заволновалась, что кормилица – дородная женщина, которую нашла тетушка Угву, – может опоздать. Когда кормилица появилась и малышка, наевшись, уснула в люльке рядом с их большой кроватью, Оланна и Оденигбо склонились над спящим младенцем. Казалось, кожа ее, теплого коричневого оттенка, светится изнутри.

– Волосы густые, как у тебя, – прошептала Оланна.

– Будешь смотреть на нее и ненавидеть меня.

Оланна пожала плечами. Пусть не думает, будто она пошла на это ради него, сделала ему одолжение. Она поступила так для себя самой.

– Угву говорит, твоя мать ходила к дибии. Угву думает, ты переспал с Амалой из-за того, что тебя одурманили зельем.

Оденигбо помолчал.

– Если бы всему виной было зелье, то родился бы желанный мальчик, ведь так? – продолжала Оланна. – Никакой логики.

– Точно так же нелогично верить в невидимого христианского Бога.