Половина желтого солнца

Оланна привыкла к беззлобным шуткам Оденигбо над ее «светской» верой и в другое время ответила бы, что не знает, верит ли в невидимого христианского Бога. Но теперь, когда в кроватке лежало беспомощное создание, настолько зависимое от других, что само его существование казалось милостью свыше, все стало иначе.

– Я верю, – сказала Оланна. – Верю в милосердного Бога.

– А я не верю ни в каких богов.

– Знаю. Ты ни во что не веришь.

– Только в любовь. – Оденигбо глянул на Оланну: – Я верю в любовь.

Оланна невольно рассмеялась, едва не сказав, что любовь тоже не знает логики.

– Девочке нужно имя, – задумалась она.

– Мама назвала ее Обиагели.

– Это имя нельзя оставить. (Его мать не имела права называть внучку, от которой отказалась.) Будем звать ее Малышкой, пока не подберем подходящего имени. Кайнене предложила назвать ее Чиамака. Мне всегда нравилось это имя: «Бог прекрасен». Кайнене будет ее крестной. Схожу к отцу Дамиану и договорюсь о крестинах.

Надо съездить за покупками в «Кингсвей», заказать в Лондоне новый парик. У Оланны голова закружилась от счастья.

Малышка шевельнулась, и вновь Оланну объял страх. Глядя на кудряшки, лоснившиеся от детского масла, она сомневалась, хватит ли у нее сил, сможет ли она вырастить ребенка. Малышка дышала часто-часто, будто задыхалась во сне; Оланна знала, что все новорожденные так дышат, но даже такой пустяк тревожил ее.

Вечером Оланна не раз пыталась дозвониться до Кайнене, но трубку никто не брал. Наверное, Кайнене была в Лагосе. Ночью Оланна позвонила еще раз и услышала в трубке хриплый голос сестры:

– Алло.

– Эджимам, сестра моя, ты простыла? – встревожилась Оланна.

– Ты трахалась с Ричардом.

Оланна подскочила.

– Ты ведь у нас хорошая, – продолжала Кайнене ровно. – Хорошие не спят с любовниками сестры.

Вновь опустившись на пуфик, Оланна поняла, что ей стало легче. Кайнене все знает. Больше не надо жить в страхе, что до сестры дойдет правда. Теперь она вольна испытывать искреннее раскаяние.

– Я должна была тебе рассказать… Это ничего не значило.

– Разумеется, ничего. Подумаешь, переспала с моим любовником.

– Прости, что так вышло. – Слезы застилали Оланне глаза. – Кайнене, прости меня, пожалуйста.

– Зачем ты это сделала? – Голос Кайнене звучал пугающе спокойно. – Ты ведь у нас хорошая, и красавица, и борец за свободу, всеобщая любимица. И белые мужчины не в твоем вкусе. Так зачем?

– Не знаю, Кайнене, само собой вышло. Я очень жалею. Такое не прощается.

– Да, не прощается. – Кайнене бросила трубку.

У Оланны словно что-то оборвалось внутри. Она хорошо знала сестру. Кайнене долго помнит обиды.

24

Ричард отколотил бы Харрисона палкой, если б мог. Его всегда передергивало от мысли, что англичане в колониях пороли черных слуг, даже стариков. Теперь же он охотно взял бы с них пример. Пнул бы Харрисона, чтобы тот растянулся ничком на земле, и бил, бил, бил, пока тот не научится держать язык за зубами. И дернул же его черт взять Харрисона с собой в Порт-Харкорт. Но Ричард собирался пробыть там целую неделю и не хотел оставлять беднягу одного в Нсукке. В день их приезда Харрисон, будто желая доказать, что его взяли сюда не зря, приготовил роскошный обед: грибной суп с бобами, салат из папайи, цыпленка под сливочным соусом с зеленью, а на сладкое – лимонный пирог.

– Браво, Харрисон! – похвалила Кайнене с озорным огоньком в глазах. Она была в хорошем настроении: когда Ричард приехал, она повисла у него на шее и закружила в шуточном танце по натертому паркету гостиной.

– Спасибо, мадам. – Харрисон раскланялся.

– А дома вы готовите то же самое?

Харрисон обиженно надулся:

– Дома я не готовить. Мой жена готовить местный блюд. Я готовить любой европейский блюд, все, что мой хозяин кушать в своя страна.

– Наверное, вам тяжело дома есть местные блюда. – Кайнене подчеркнула слово «местные», и Ричард едва сдержал смех.

– Да, мадам. – Харрисон снова отвесил поклон. – Но надо свой заставлять.

– Ваш пирог вкуснее, чем тот, который я ела в прошлый раз в Лондоне.

– Спасибо, мадам. – Харрисон просиял. – Мой хозяин говорить, что все в доме мистера Оденигбо сказать то же самая. Раньше я давать моему хозяин с собой еда, но больше я не готовить для мистер Оденигбо, потому что он кричать на мой хозяина. Кричать как сумасшедша, весь улиц слышать. У него с головой непорядка.

Кайнене повернулась к Ричарду, подняла брови. Ричард сбил рукой стакан с водой.

– Я приносить тряпка, сэр, – засуетился Харрисон.

– Что это Харрисон несет? – спросила Кайнене, когда вытерли воду. – Революционер на тебя наорал?

Ричард мог бы солгать. Харрисон-то в тот раз ничего не понял. Но врать Ричард не стал, боясь запутаться. Если правду из него вытащит Кайнене, будет хуже вдвойне. И он рассказал Кайнене все как есть. Рассказал, как они с Оланной выпили бургундского и как потом он горько сожалел о случившемся.

Кайнене отодвинула тарелку, оперлась локтями о стол, опустила подбородок на сцепленные руки. Минута шла за минутой, а она все молчала. По лицу нельзя было прочесть ее мысли.