Половина желтого солнца

Оланна не знала, как облегчить ее безутешное горе, хотелось протянуть руку в прошлое и повернуть вспять историю. Когда измученная слезами Эдна заснула, Оланна осторожно подсунула ей под голову подушку и задумалась о том, как одно-единственное событие отдается эхом через пространство и время, оставляя следы, что никогда не сотрутся. Она думала о скоротечности жизни, о том, что нельзя добровольно обрекать себя на несчастье. Она дала себе слово вернуться в дом Оденигбо.

В первый вечер они ужинали молча. Оланне неприятно было смотреть, как жует Оденигбо, как взбухают желваки у него на щеках, как ходит челюсть. Сама Оланна почти не притронулась к еде и все поглядывала на свой ящик с книгами в гостиной. Оденигбо старательно обгладывал куриные косточки и в кои-то веки съел весь рис, не оставив на тарелке ни рисинки. Когда же он заговорил, то повел речь о беспорядках в Западной области.

– Напрасно вернули премьера на пост. Нечего теперь удивляться, что бандиты взрывают машины и убивают соперников, – и все во имя выборов! Продажная скотина такой и останется, – кипятился он.

– За ним стоит премьер-министр.

– На самом деле Сардауна за все в ответе. Он заправляет страной, как своим личным мусульманским владением.

– Мы все еще пытаемся завести ребенка?

Глаза Оденигбо за стеклами очков расширились.

– Конечно, пытаемся, нкем. Или… уже нет?

Оланна не ответила. Смутная печаль переполнила ей сердце при мысли о том, как они поступили друг с другом, и все же ее не покидало ощущение свежести, новизны – отныне они вместе на новой основе.

Зашел Угву убрать со стола.

– Принеси-ка мне бренди, друг мой, – попросил Оденигбо.

– Да, сэр.

Когда Угву принес бренди и ушел, Оденигбо сказал:

– Я попросил Ричарда больше не приходить.

– Почему?

– Я встретил его на улице у здания факультета, и выражение его физиономии мне совсем не понравилось, так что я проводил его до самой Имоке-стрит и отчитал как следует.

– Что ты ему сказал?

– Не помню.

– Помнишь. Просто не хочешь говорить.

– Не помню.

– Кто-нибудь еще там был?

– Его слуга как раз вышел из дома.

Они сидели на диване в гостиной. Оденигбо не имел права оскорблять Ричарда, срывать на нем зло, но Оланна его поняла.

– Я никогда не винила Амалу, – сказала она. – Это тебе я доверилась, и никто чужой без твоего позволения не мог разрушить это доверие. Я виню только тебя.

Оденигбо положил ладонь ей на бедро.

– Ты должен злиться на меня, а не на Ричарда, – добавила она.

Оденигбо молчал так долго, что Оланна уже не надеялась услышать ответ, но он вздохнул:

– Если бы я мог на тебя злиться!

Его беззащитность растрогала Оланну. Опустившись перед ним на колени, она расстегнула ему рубашку и покрыла поцелуями его мягко-упругий живот. Расстегнула молнию на брюках, округлив губы, втянула его, и он тут же набух у нее во рту. Слегка ныла челюсть, широкие ладони лежали на ее макушке – все волновало ее. Потом она спохватилась: «Боже, Угву, наверное, нас видел».

Оденигбо отвел ее в спальню. Они молча разделись и вместе встали под душ, прижимаясь друг к другу в тесноте ванной. Мокрые и разомлевшие, легли в постель. Его дыхание отдавало бренди, и Оланна едва не сказала, что старые добрые дни вернулись, но промолчала, зная, что он чувствует то же самое, и не желая нарушить объединявшее их молчание.

Когда Оденигбо уснул, обняв ее и всхрапывая, Оланна встала с постели и позвонила Кайнене. Нужно было убедиться, что Ричард не проболтался. Вряд ли его испугала брань Оденигбо, но кто знает?

– Кайнене, это я, – начала Оланна, когда сестра взяла трубку. – Звоню сказать kedu.

– Все хорошо. Знаешь, который час?

– Я не думала, что уже так поздно.

– Ты помирилась со своим бунтарем?

– Да.

– Слышала бы ты, как о нем отзывалась мама! На этот раз он дал ей хороший повод.

– Он допустил ошибку, – вырвалось у Оланны, и она тут же пожалела о своих словах – пусть Кайнене не думает, что она оправдывает Оденигбо.

– Но ведь разве он не нарушил основных принципов социализма, обрюхатив представительницу низших слоев?

– Ладно, дам тебе поспать.

Чуть помолчав, Кайнене весело попрощалась:

– Ngwanu, до свидания. Спокойной ночи.

Оланна положила трубку. Можно было догадаться, что Ричард не признается Кайнене, – их чувства вряд ли выдержат испытания. И пожалуй, даже к лучшему, что он перестанет приходить в гости.

Амала родила девочку. В субботу, когда Оланна с Угву пекли банановые пирожки, раздался звонок в дверь, и Оланна тотчас догадалась: принесли весть от Матушки.

К дверям кухни подошел Оденигбо, спрятав руки за спиной.

– Она родила девочку. Вчера.

Оланна не подняла глаз от миски с размятыми бананами – не хотела, чтобы Оденигбо видел ее лицо, угадал ее одновременное желание расплакаться, ударить его и принять неизбежное.

– Сегодня же едем в Энугу, надо убедиться, что с ней и ребенком все хорошо. – Оланна поднялась. – Угву, заканчивай скорей.

– Да, мэм.

Две пары глаз следили за ней. Оланна чувствовала себя актрисой, чья родня ждет от нее блестящего выступления.

– Спасибо, нкем. – Оденигбо попытался обнять Оланну, но та уклонилась:

– Сбегаю в ванную.