Половодье

Дома он отправился сразу на кухню, не заходя поздороваться со старой госпожой Дункой, которая обычно запиралась в своей комнате. Кухарка Корнелия отведала немного цуйки и села на своего любимого конька — принялась оплакивать упадок нравов и закат мира. Пильщик дров Вердеш, в прошлом господский кучер, обязанности которого на этом свете — кроме обязанности жить — не были теперь уточнены, составлял в тот день вместе со старухой Титанией ее аудиторию: он почтительно слушал, а перед ним стояла тарелка с куском кукурузного хлеба.

— Эх, да разве я так жила, как теперь у этих жалких господ! Я, когда была молодая, жила у самого князя Фестетичь; он только на свои карманные деньги мог бы скупить все добро этих жалких господ, у которых я сейчас-то живу. А теперь, скажу я тебе, знаешь, сколько жира я клала в каждое блюдо? Не какую-нибудь там ложку или две, а целый половник! Все плавало в жиру, да не в каком-нибудь свином, а в гусином. Настоящий гусиный жир, теперь такого не найдешь. После той большой войны у одних только баронов Грёдль еще такое бывало, а теперь и у них нету, в доме-то их — подумать только! — Карлик поселился, сын Хызылэ. В этом прекрасном доме — не дом, чистое золото — окопался прохвост из прохвостов, Карлик. Да озолоти он меня, предложи мне столько золота, сколько во мне весу, не пошла бы я на него работать. У бандитов я не служу.

К весу Корнелии в золоте или хотя бы в серебре отнеслись бы уважительно даже в банке Ротшильда, потому что кухарка была женщина в теле, чтобы не сказать просто толстая. Верно и то, что обладала она большими достоинствами в своем деле, но, возможно, ее бы и не приняли работать на кухню к Карлику, поскольку она твердо стояла за нерушимость социальных разграничений. Впрочем, хотя до «большой войны» она и служила у аристократа, это было не столь уж важно после второй войны, еще большей.

Потом она попала в охотничий замок к придворному советнику, специалисту по охотничьему делу при дворе, но там не ужилась, потому что у него была привычка приводить к себе женщин, а Корнелия не переносила, чтобы те ею командовали; однажды, после бурной сцены с хозяином, она была уволена. И вот дожила до того, что уже более двадцати лет принуждена служить в доме семейства Дунки, которое все эти годы презирала и подвергала убийственным сравнениям с другими семьями, где служила прежде. Время от времени она уходила, но вскоре возвращалась и бывала принята, несмотря на свой нелегкий характер, за несравненные достоинства поварихи и умение к тому же великолепно сервировать и прислуживать за столом. Приготовленные ею блюда были не только вкусны, но и красивы. Расставленные на больших столах, они походили на картины с цветами и райскими птицами, за которыми скрывалось более прозаическое их предназначение.

Вечно она была всем недовольна, и лишь один-единственный раз, казалось, почувствовала удовлетворение от своей службы в семействе Дунки. Это было связано с тем, что старик Дунка благодаря удачно сложившейся для него комбинации политических сил на ничтожно короткий срок был введен в кабинет правительства (при первой же реорганизации кабинета его оттуда вывели). В тот день Корнелия вошла в комнату к госпоже Дунке — на глазах у нее были слезы умиления. Она спросила (при этом у нее перехватило дыхание — отчасти от спиртного): «Теперь я могу называть вас «ваше высочество»?» Госпожа Дунка равнодушно пожала плечами и ответила: «Да». Корнелия взяла ее руку и принялась целовать, всхлипывая и восклицая: «Слава тебе, господи, что я снова дожила до этой минуты! Бог смилостивился, я не умру в услужении неведомо кому!»

Но покупка виллы Грёдль Карликом показала ей истинную меру всеобщего падения нравов. Она-то не сомневалась, к чему идет все на свете. При имени Карлика старуха Титания, родившаяся в селе, из которого была родом и госпожа Дунка, а возможно, и Корнелия (хотя точно это было неизвестно, потому что она часто меняла свою биографию и теперь выходило, что она родилась в одной великолепной крепости), — старуха Титания подняла голову от тарелки и сказала:

— Ой, госпожа, да ведь Карлик-то мне родня. Он мне вроде племянник. А теперь, глянь-ко, дожил, богатый стал, большой человек, что тебе полковник.

Корнелия поглядела на нее с бесконечным презрением и враждебностью, ее явно антидемократические чувства излились гневом. Карлик был племянником этой нищей, которая не смела и дышать в ее присутствии! Рядом с Корнелией Титания была никто, ее и глаз-то почти не замечает, а ее родственники, видите ли, покупают виллу Грёдль!

Наконец-то перед Корнелией был враг, враг униженный, которого она могла уничтожить.