Половодье

— Так что же ты молчишь? Стоишь здесь, смотришь на меня и ничего не говоришь! — закричал префект и собственной персоной вышел в приемную, где и правда скромно сидел в кресле квестор Рэдулеску, задумчиво покуривая сигарету. Секретарша что-то срочно перепечатывала на машинке, не обращая на него ни малейшего внимания. Префект кинулся к нему, вытянул его из кресла, потом долго и энергично тряс ему руку двумя руками сразу — это был его старый способ демонстрировать свои теплые, дружеские чувства к приятелю или противнику, ведь каждый противник может в будущем стать другом. Потом, не выпуская его руки, он затащил Рэдулеску в свой кабинет и принялся кружить с ним вместе по ковру. Квестор держался на полшага сзади. Марин Мирон почувствовал отвращение к этой карусели двух коротышек (квестор, как и префект, был маленького роста); он повернулся на каблуках и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Но дверь была мягкая, обитая и закрылась тихо — двери важных кабинетов не предназначены для того, чтобы ими хлопать. Был слышен лишь энергичный скрип сапог — это префект продолжал кружить по кабинету, в порыве дружеских чувств волоча за собой шефа полиции — человека, с которым он мог договориться.

— Скажи мне, ради бога, господин Рэдулеску, заклинаю тебя нашей старой дружбой, что это за безумие?

Квестор перевел дух (он задыхался от быстрой ходьбы), на секунду задумался и ответил только:

— Я не нахожу Месешана. Он исчез, словно сквозь землю провалился.

— Они убили Месешана?! — закричал префект.

— Не знаю. Но я его не нахожу. Он был на станции, потом оттуда куда-то пошел и не вернулся. Так доложил мне дежурный.

— Послушайте, — объявил префект, — ситуация в самом деле серьезная.

Начальник полиции молчал.

— Может быть, и серьезная, — предположил он вяло, он вообще был вялым, ленивым, будто окутанным ватой, и, как ни странно, именно этому он был обязан своим недавним быстрым восхождением.

Получив юридическое образование, он попытался заняться адвокатурой, но безуспешно. Записавшись в коллегию адвокатов, он бродил по залам провинциальных судов, краешком глаза приглядывая себе клиента. Однако не решался к ним подступиться, они же принимали его не за адвоката, а скорее — за клиента-обманщика из новичков-правонарушителей.

Он зарабатывал себе на хлеб, заполняя в делопроизводствах суда формуляры, составляя петиции — словом, разными пустяками; получал он эту работу по милости одной служащей, дамы несколько перезрелой, но энергичной, и дело кончилось их женитьбой. Митикэ Рэдулеску понял, что любит ее, и с помощью ее связей оказался в самой столице, поступил в полицию — сперва в отдел службы движения, потом в отдел проверки иностранцев и паспортов.

Он имел образование, был кроток и уважителен и продвигался по службе, добросовестно посещая присутствие — серое здание, пугавшее его с первого дня.

Префект полиции, свирепый Гаврила Маринеску, перед которым он испытывал болезненный страх, стал поручать ему различные дела персонального свойства, уверенный в его честности и скромности. Его повышали в должности, он стал главным кассиром, потом начальником экономической службы Генеральной дирекции полиции и, наконец, помощником директора в министерстве внутренних дел, перешел в высший офицерский состав, сделался генеральным инспектором, квестором.

Странно было то, что он боялся людей двух категорий: правонарушителей и полицейских. Обе эти группы в своей борьбе внушали ему ужас, но, кажется, его скорее пугали коллеги, особенно его грубые подчиненные, часто весьма самоуверенные. Вот почему по мере возможности он старался быть кротким и вежливым с правонарушителями, с которыми по необходимости иногда имел дело.

Во время войны в качестве генерального директора министерства внутренних дел он помог или оказал покровительство нескольким политическим заключенным. Он писал положительные резолюции на прошения, касающиеся условий их жизни. И вот у него оказалось самое лучшее досье из всех высоких чиновников полиции, и, вместо того чтобы составлять бумаги и распоряжения, он был облечен властью начальника полиции этого пограничного города, где была неясная политическая ситуация. Он был прислан сюда потому, что считался бескорыстным и почти неподкупным.

Он работал здесь шесть месяцев и жил, как в тяжелом сне, вернее, в кошмаре, терроризованный своим подчиненным Месешаном, которого боялся больше, чем в былые времена Гаврилу Маринеску; префект же командовал им, шумно выказывая дружеские чувства. Он отвечал на это, составляя распоряжения, циркуляры, уставы, — он постоянно был занят ими, собственноручно по многу раз переписывал, пока они не приобретали безупречную форму и четкое содержание. «Браво!» — хвалил его Месешан, и он радовался этому признанию своих заслуг.