Половодье

— А так, что еще утром учитель Дэнкуш высказывал на вокзале те же мысли, что и вы. Господин министр внутренних дел, безусловно, выдвинет своего человека, чтобы он привел в исполнение то, что предлагаешь ты, брат Александру. Они у власти, а мы в оппозиции. Все вы предлагаете коммунистический способ для устранения господина Флореску. Для того, чтобы еще до выборов воцарился порядок.

Ответом была недоуменная тишина. Доктор Шулуциу дал присутствующим возможность поразмыслить. Он грустно улыбался. Раздосадованный доктор Киндриш плюхнулся в кресло и вздохнул:

— Тогда ясно. Да здравствует Карлик!

— Которому я должен отчислять двадцать процентов от всего, что имею, дохода от оптовых баз, от столовых и всего прочего! Остается пойти к Флореску и поцеловать ему руку или просто, как Пауль Дунка, завязать дружбу с бандитами, чтоб окончательно не разориться. Великолепное решение! — промычал Сержиу Андерко.

— Ладно. Тогда попроси разрешения на экспорт у «товарища» Дэнкуша, правда у него нет таких связей, как у Флореску или Карлика.

Нарушая смущенное молчание присутствующих, доктор Киндриш воскликнул:

— Да, наш высокочтимый Тибериу прав. Дорогой Сержиу, поздравляю тебя с твоим решением. Через какие-нибудь три года мы начнем питаться за счет колхозов. Браво, мой дорогой. Ты всегда прав.

— Погоди, разве не ты предложил поднять восстание? Чтобы сделать Дэнкуша префектом?

— Я? Послушай, я знаю тебя двадцать лет и помню, как ты и твой отец устроили обмен денег.

Могла вспыхнуть перепалка, а это было недопустимо. Поэтому доктор Шулуциу сказал:

— Подождите, мои милые. Дела не так уж плохи, не следует забывать изречение: «Разделяй и властвуй».

— То есть?

— То есть пусть товарищ Дэнкуш и господин Флореску ссорятся, сколько им угодно, пусть Карлик с перепугу перейдет к террору. Правда, должен сказать, мне было бы приятнее, если бы этот цирк начался попозже, месяца за два до выборов. Сейчас рановато.

Мудрость доктора Шулуциу сказалась и на сей раз. Лишь кто-то осмелился спросить:

— А вы думаете, они перессорятся?

— Уже начали. Но к вечеру я вам принесу другие сведения, более серьезные. Теперь же мне надо сделать визит особой важности. Но уже сейчас я сообщу вам одну хорошую новость. Собственно говоря, именно для этого я и собрал вас. Меня известили, что сегодня вечером в наш город прибудет господин Уорнер.

Доктор Шулуциу умолк, чтобы полюбоваться эффектом, какой вызовет это известие, а затем добавил:

— Известный журналист Уорнер из Соединенных Штатов Америки, владелец и издатель влиятельнейшей газеты «Сан». Он уже три дня у нас в стране, и ему намекнули, что было бы нелишне после Клужа посетить и наш город, где он увидит прелюбопытные вещи. Он согласился и должен скоро прибыть; если ему не помешают, он будет здесь примерно к семи часам вечера. В девять мы поужинаем с ним, и мне будет приятно, если придете и вы.

Эффект этого сообщения, которое он до настоящего мгновенья держал в секрете, был действительно ошеломляющим. Доктор Шулуциу рассчитывал именно на такую реакцию и наблюдал за ними с грустной снисходительностью. Вся их досада, смущение и нерешительность после полученного урока мудрости (а такие уроки не всегда легко переносятся) рассеялись как дым.

— Сам Уорнер, Сайрус Уорнер? — вскрикнул теоретик Пушкариу, наслышанный о прославленном журналисте, чьи едкие комментарии часто читались по утрам государственными деятелями, которые не могли игнорировать тот факт, что точка зрения Уорнера в блистательном изложении отражает не только силу его таланта, но и не столь красиво выраженное, зато вполне реально применяемое на практике мнение некоторых влиятельных, могущественных кругов, сконцентрированных на Атлантическом побережье. Конечно, это мнение редко провозглашалось вслух, но за изящными росчерками пера господина Сайруса С. Уорнера угадывались мысли председателей корпораций, генеральных директоров крупных банков, видных деятелей промышленности. Его статьи были смелей в глубже представлений средней буржуазии, исполненной предрассудков. Он обладал свободой, присущей тем, кто находился на вершине реальной власти.

— Сам Уорнер? — повторил Пушкариу. — В наш город, забытый богом и королем? Господа, знаете ли вы, кто такой Уорнер? Через несколько дней наши имена станут известны всему миру. Его статьи читают на всех континентах! — Втайне Пушкариу испытывал двойную радость. Он, как и доктор Шулуциу, знал, каким влиянием пользовался этот журналист. Остальные, обыкновенные обыватели, люди среднего достатка и скромного положения в обществе, не связывали с Уорнером своих интересов, никогда не были с ним заодно, пожалуй, даже не слышали о нем, как им не приходилось слышать и не дано было понимать, кто такие Уорнер, Липпман или Джеймс Рестон. Для них был важен сам факт, что приезжает американский журналист, следовательно, есть какая-то надежда. И это радовало их. Но Пушкариу, как более осведомленный, мог делать куда более оптимистические выводы, на которые другие не отваживались.