Половодье. Книга вторая

Яков сумрачно повесил голову: Сидоровка — на половине пути до Покровского.

28

Областной исполком послал Петруху в родное село. Предстояло организовать оборону Покровского. Мефодьев оставил здесь одну роту. Этого, конечно, было мало. В облисполкоме знали, что на станциях Крутихе и Степной собрано в кулак более десяти тысяч штыков и сабель, свыше семидесяти пулеметов и несколько артиллерийских батарей. Войска отборные, в основном казаки дивизии Анненкова, участвовавшие уже во многих карательных экспедициях.

Подъезжая к Покровскому, Петруха издали заметил толпы людей у поскотины. Они копошились в земле. Роют окопы. Что ж, правильно. С этого и нужно начинать. Впрочем, со стороны степи можно использовать канавы, которыми кончались огороды. Нужно лишь углубить их и подготовить площадки для пулеметов.

— Кто старший? — спросил Петруха, поравнявшись с работающими у самой дороги. Здесь были бабы. Они резали лопатами и снимали дерн, долбили чернозем кирками и ломами. Вокруг них вились ребятишки. Подхватывали и оттаскивали бурые дернины.

На голос Петрухи не спеша разогнулась высокая женщина в синей полинявшей кофте, в подоткнутой юбке с оборками и рыжих чоботах. Воткнула в землю лопату, рукавом кофты утерла горячее, пестрое от пота лицо.

— Тетка Домна, — узнал Петруха. — Не ты ли командуешь тут?

— Я, — строго ответила она и подошла вплотную. — Табак есть? Дай-ка понюхать.

Петруха достал кисет, развернул его, подал Домне.

— Чернозем, что железо, — сказала она, растирая крошки табака на ладони. — Бабы упарились.

На собственную усталость Домна не пожаловалась.

— Добре, тетка Домна, — Петруха пробежал взглядом по окопу. — Тут уж кончайте, коли начали, а дальше копать не следует. Будем приспосабливать огородные канавы.

Завидев Петруху, подошел командир роты, светловолосый худощавый мужик из Сосновки. Тонким, певучим голосом произнес:

— Так не пойдет. Чего из канав увидят бойцы, коли под носом крапива? Нас накроют в канавах, глазом не успеешь моргнуть.

— А не проще ли вырубить крапиву, чем кайлить целик? — вкрадчиво посоветовал Петруха.

— Знамо, проще, — хлопнул себя ладошкой по лбу командир роты.

Домна со свистом дернула ноздрями табак, заворчала:

— Дурная голова рукам покоя не дает.

— Верно, гражданочка, — пропел ротный. — Значит, я командую корчевать крапиву.

— Командуй, — кивнул Петруха. — Так скорее пойдет дело.

— Знамо, скорее! — воскликнул ротный и направился к бойцам.

— Моих-то давно встречал? — спросила Домна.

— Давненько. Не наведываются домой? Ну, у них заботы хоть отбавляй, что у Яши, что у Романа. Сама понимаешь, не в чехарду играем.

Петруха проехал в сельсовет. Гаврила очень обрадовался зятю. В такое время и остался совсем один. То хоть Яков Завгородний помогал, то люди из полка. Теперь же хоть разорвись, а не поспеешь всюду.

Петруха сказал о том, что предложил людям рубить крапиву.

— Как это мы не додумались, — всплеснул руками Гаврила. — Там такие канавищи!

— Ты в бору был? Много леса бойцы наготовили?

— Уйму навалили. Когда теперь вывезут!

— Бревнами укрепим брустверы у окопов. Собирай в селе подводы и посылай в бор. А это что за народ? — Петруха показал на топтавшихся у порога стариков.

— Мы, грешным делом, из Прониной, — заговорил исполосованный морщинами старикашка в обтрепанном зипуне. — Ты бы должен помнить. Я по Харитонову воровству свидетельство оказывал. Харитон, грешным делом, стибрил у соседа фунтов восемь сала да туесок меду. Дали ему неделю отсидки в каталажке.

— Помню, дедка, — оживился Петруха. — Он украл, а ты покрывал вора.

— Была, грешным делом, промашка. Обмишурился, Харитона жалеючи, как он мне через свата Елизара родней доводится, — признался старик.

— А в Покровское чего попал?

— С дружиной. Как мы узнали, что каратели перестрелять здешних порешили, так и тронулись на подмогу. Сорок наших пришло грешным делом. И еще, однако, будет.

— Валом валят отовсюду, — с воодушевлением сказал Гаврила. — Полтыщи прибыло, не меньше. И посоветуй, Анисимович, как быть с ранеными. Не может их удержать Семен Кузьмич. Бегут.

— Куда? — насторожился Петруха.

— Да в роту. А некоторые подались к своим полкам в Галчиху и Сосновку. Как про генеральский приказ прослышали, так нет им удержу.

— Что-нибудь придумаем. Однако сейчас надо собрать подводы. Пойдем.

— От Мефодьева ничего не слышно?

— Нет, — ответил Петруха, взглянув на стариков. Он то знал о неудаче под Окуневым, но проболтаются деды — начнется паника.

Вечером вместе с Гаврилой Петруха отправился в лазарет. Их встретили сдержанно. Гаврила уже не раз беседовал с ранеными. Теперь, видно, наябедничал зятю. Но Петруха вроде и не собирался уговаривать. Он прошелся меж рядами топчанов и кроватей, потрогал печи — тепло ли, — полюбовался ситцевыми, желтыми в крапинку, занавесками на окнах.

— Хорошо у вас, братцы! — заключил восхищенно. — А как кормят?

— Тож ничего, — ответил один из раненых.

— Сносно, — определил другой.

— Так-так. А лечат как?

Тут загалдели все, как на ярмарке. Петруха растерялся: кого слушать?

— Лечат на удивление!

— Семен Кузьмич — золото, а не фершал!

— Да мы, как бугаи, здоровые!