Половодье. Книга вторая

Гибли люди, да не все. Многих закалила ты, окрылила большой мечтой о свободе. Не об удачном побеге думали эти люди, а о том, чтобы перестроить мир, сделать его таким справедливым, каким он никогда не был.

Посмотришь на твои степи и тайгу. Сколько мужиков собралось здесь со всего света! И каждый пришел к тебе с чем-то своим. Иные принесли в сердцах удаль Дона, иные — трудолюбие Украины, иные доброту вятских и сметку рязанских земель. Все это ты вобрала в себя и, не скупясь, раздала своим сыновьям. И спасибо тебе, матушка Сибирь, за такую щедрость! Большое спасибо!

Может, взмокнет от крови твоя земля в черную годину. Может, многие сложат головы. Да иначе нельзя. Недаром же ты и суровая, и отчаянная, и ничего не прощающая, родина наша, сторона холодная, вьюжная!

2

Осень девятнадцатого года начиналась обложными дождями. Кисли дороги. Как студень, дрожала серая, бесприветная даль. И так день за днем, неделя за неделей.

Сиротливо стояли спелые хлеба. От сырости тускнела их бронза. Тяжелели, склонялись до земли колосья кубанки, ложился овес. Ждали хлеба́ доброй погоды и расторопных хозяйских рук.

Наконец, вёдро установилось. Ожили заимки. Но на полях больше пестрели платки баб да мелькали вихры подростков. Мужики не шли на жатву. У них была своя забота: рыть окопы да стеречь восставшие села. Вспыхнувшее в Покровском пламя уже охватило около двадцати волостей. После первой победы партизанской армии над карателями крестьяне поверили, что они могут защитить себя, и взялись за оружие.

В селах развевались красные флаги, проводились митинги и сходки. Шла мобилизация лошадей, собирали одежду и продовольствие. Закипали жаркие споры, которые нередко кончались драками. Мужик трудно расставался со своим нажитым. На что ему расписки, кто и когда будет уплачивать по ним! А скотину уже ведут со двора. У брички поворачивают оглобли к воротам, в сусеках гребут зерно. Надо чем-то кормить партизанскую крестьянскую армию, надо ей на чем-то ездить. Одно утешение у мужика, что дело имеет с миром, а не с властями. Тут свои люди берут, можно и договориться о возврате имущества.

Сила поднялась большая, но не все деревни шли к Мефодьеву. Рассуждали мужики, что надо держаться поближе к родным местам, и создавали свои отряды, выбирали своих командиров. Затем мелкие отряды объединялись, образуя партизанские фронты. В августе дошла до Сосновки весть, что в соседнем уезде воюет крупное соединение партизан, которым командует бывший унтер-офицер Гомонов, а у самой Сибирской магистрали открыт Северный фронт.

— Значит, мы теперь не одиноки, — сказал Петруха, радостно потирая руки. — Нужно бы с ними связаться, чтобы в трудное время помогать друг другу.

— Свяжемся и воззвание пошлем, — ответил Мефодьев. — Я уже сказал Ливкину, чтоб приготовил бумагу. И потолкуем о грани, где им проводить мобилизацию, где нам. Это чтоб не драть с одного медведя по две шкуры.

Послом напросился ехать Петруха. Ему хотелось посмотреть на порядки у соседей, выяснить, много ли там большевиков и каково их влияние на партизан. Может, удастся как-то объединить, если не армии, то хотя бы партийцев.

«Нужна крепкая спайка, чтоб нас не разгромили порознь», — думал он.

На заседании штаба обсуждали, как и что говорить Петрухе при встрече с Гомоновым.

— Расскажи им, как мы воюем, сколько оружия у белых взяли, — нараспев говорил Мефодьев. Ему хотелось внушительнее выглядеть перед соседями. Теперь, мол, нам от вас никакой помощи не требуется, а мы вам дадим патронов.

— У самих не богато, — возразил Антипов, глядя мимо Мефодьева на окна, по которым нудно нахлестывал дождь.

— Сколько есть! — вспыхнул Мефодьев. — Дадим десять, двадцать цинок! У нас есть своя мастерская. В сутки заряжает до десяти тысяч патронов. Так и скажи Гомонову!

— Наш порох забивает канал ствола гарью и при выстреле дает много дыма. Только по крайней нужде можно применять его. Я считаю, что Петр Анисимович должен сказать правду, — Антипов поднялся, с шумом отодвинул стул. — У нас по тринадцать патронов на винтовку. Этого очень мало.

Мефодьев раздраженно махнул рукой. И чего прибедняется начальник штаба! Будут бои — будут и патроны. Но решил не спорить. Петруха тоже закрутил носом. Свою линию гнут.

— Ладно. Обещай пять цинок, у них туго с припасом, — сдался главнокомандующий. — А попроси ходков-рессорок, чтоб перевозить раненых. Об этом твоя Маруся заботится.

— И пишущую машинку, — подсказал Ливкин.

— Значит, пять? — по лицу Петрухи пробежала усмешка.

«Как обрадовался, — подумал о нем Мефодьев. — Наверное, до меня уже все обговорили. А вот возьму и назло скажу: двадцать».

Но он промолчал. Пусть на этот раз делают по-своему. Может, они и правы. А в дальнейшем Мефодьев не позволит командовать собой, как парнишка. Прошли времена, когда по кустам прятались. Теперь за спиной у Мефодьева целая армия. Бойцы поддержат главнокомандующего. Как скажет армия, так и будет.

Из штаба Мефодьев вышел с Ливкиным. Им было по пути. В дождевом сумраке посвечивали черные крыши. Зябко жались к заборам и плетням вербы.