Половодье. Книга вторая

— Каждому — свое. Слава воина — в мече праведном, с которым он идет против неверных. Сокрушай мышцу нечестивому и злому, а тако же ребра его. Пусть погибнет наш враг, и семь женщин ухватятся за одного мужчину в тот день.

Как-то отец Василий заявился под хмельком. Мансурова не застал и повел разговор с Пантелеем о Покровском. Взбунтовалась его паства, осрамила церковь божью. Не хочется батюшке на позор ехать в село, да матушку жалко. Одинокой пташкой живет она в стае лютых воронов.

— А я, может, возьму и поклонюсь миру. Простят, а? — со слезой в голосе сказал отец Василий. — Надоело трепаться с отрядом, покоя жажду.

— Тебя простят, — ледяной водой облилось сердце Пантелея.

— Для начала уговорю Макара Завгороднего, чтоб сынов своих выпорол, ибо кто жалеет розги, тот ненавидит дитя свое, — заметил поп, почесывая спину о косяк окна. — Завгородние меня на чужбину угнали.

— Тебя простят, батюшка, — грустно повторил Пантелей.

— А прощу ли я, когда мир придет на землю? В душе моей гнев, и нет в ней сострадания!

Скрипнула калитка. Пантелей по кашлю узнал Мансурова.

— Михеев! Квасу! — залетел со двора голос поручика.

Пантелей проворно схватил ковш и кинулся в погреб. Когда он вернулся, Мансуров и Владимир потешались над попом.

— Я считаю, что нам незачем жениться, — подзадоривал поручик отца Василия.

— Блуднику сладок всякий хлеб, — басил тот, шлепая мясистыми губами.

— Не скажи. Мы выбираем хлеб с изюминкой. — Мансуров подмигнул Владимиру, отхлебывая большими глотками ледяной квас. — Любим баб покрасивее.

— Что золотое кольцо в носу свиньи, то женщина красивая и безрассудная. Соглашусь жить лучше со львом и драконом, чем с такой женою.

Владимир озорно и заискивающе рассмеялся. Он вспомнил ночь, проведенную у матушки. Вспомнил откровенное признание Мансурова. Уж и подарочек ждет батюшку в Покровском — на удивление!

— Еще Иисус сын Сирахов сказал: отнюдь не сиди с женою замужнею и не оставайся с нею на пиру за вином…

Отец Василий ушел, что-то бормоча себе под нос. А офицеры все шутили.

«Поручик в добром духе и трезвый. Надо поговорить с ним сегодня же», — решил Пантелей.

После обеда Владимир пошел прогуляться. Мансуров устраивался на койке спать. Приоткрыв дверь, Пантелей заглянул в горницу:

— Брат поручик, дозвольте…

— Чего тебе, Михеев?

— Дочка моя Нюра Лентовским забранная, — робко сказал Пантелей, скрестя на груди руки.

— Что? Ах, это твоя! Помню-помню. Когда купчиха говорила о ней, я еще подумал, не твоя ли она. Жаль, Михеев, но она была с красными.

— Да что вы, брат поручик! Ни с кем она не была, а помогала фельдшеру. Сами знаете, как туго солдатской семье живется. Платили Нюре, она и работала. Несмышленная, а глупого дитя родителю жальчее, — с мольбой говорил Пантелей. — А вы купчихе не верьте, по злу она на Нюру. Пущай ее Лентовский выпустит, а я ей по-родительски шкуру спущу.

— Едва ли я помогу тебе, Михеев. Лентовский крут с большевиками, особенно после неудачи в Покровском.

— Одна у меня Нюра. И ежели что сделается с нею, не жить мне, — трудно сказал Пантелей.

Поручик спустил босые ноги на пол, задумался, скользнул взглядом по седому Пантелееву виску.

— Хорошо. Я попытаюсь, — и принялся обуваться.

На вокзал они пошли вместе. Горе застилало Пантелею глаза, и он шагал, словно пьяный, ничего не видя перед собой. В душе он благодарил Мансурова. Если поручик спасет Нюрку, Пантелей будет слугой ему на всю жизнь. Уж лучше пусть самого Пантелея посадят за решетку.

Черный вагон находился в стороне от вокзала, на запасных путях. Часовые не подпускали к нему ближе, чем за двести саженей. Здесь Пантелей и остановился. Полным надежды взором проводил Мансурова. Часовые знали поручика и пропустили его.

Лентовский выслушал просьбу, поиграл розовыми губами.

— Очевидно, мы освободим ее. Передайте это вашему Михееву.

Мансуров повернулся, чтобы уйти, но Лентовский задержал его.

— У меня много большевиков, поручик. Любопытно, за кого вы будете просить в другой раз.

Мансуров вскинул голову, тряхнув кудрями:

— Это очень важно, поручик?

— Да, — Лентовский холодно сощурил глаза.

— Если есть красивые женщины, почему бы и не попросить.

— За своей красавицей приходите вечером. Мы допросим ее и отпустим после соответствующего внушения. Но учтите, это лишь благодаря тому, что Михеев ходит с атаманом с германской. Мы не забываем заслуг. И чтоб больше не дурила. Попадется еще — не помилуем!

Пантелей не чаял, как дождется вечера. Хотел не уходить с путей, но Мансуров тронул его за рукав.

— Здесь нельзя. Все будет в порядке.

— Не били б ее! — тревожился Пантелей.

— Лентовский обещал не трогать.

Пантелей радовался, как ребенок. Он улыбался всем и пел песни. Чтобы скоротать время, почистил и без того чистого коня Мансурова, засел починять себе сапоги. Каждые пять минут он вбегал в горницу и спрашивал поручика, не надо ли ему чего-нибудь.

— А ты крепко любишь дочку! — улыбаясь, заметил Мансуров.

— Как не любить ее такую! Ласковая она у меня.

— А вот отец Василий любит свою матушку.

— Навестить он ее хочет, — сообщил Пантелей.

— Пусть навестит. Она рада видеть батюшку.