Половцы, торки, печенеги, берендеи

Борьба половцев с Киевской Русью, разыгравшаяся на рубеже XI и XII веков и повторившаяся во второй половине XII века, сводилась, со стороны половцев все к тому же грабежу и к попыткам захватить некоторые пограничные русские пастбища в Киевском и Переяславском княжествах. Русь же, втянутая половцами в эту борьбу, стала стремиться совершенно вытеснить кочевников из степей и снова укрепиться на черноморском побережье. В этой двухвековой борьбе «леса и степи», несмотря на временные успехи той и другой стороны, ни одна из них ничего не достигла. При этом мы можем наблюдать совсем разные способы борьбы, причем оценка этих способов будет не в пользу кочевников. Русь действовала и более организованно, и более дальновидно; мы можем, хотя и смутно, различить у нее определенную политику, чего совсем не видим у половцев (вот почему я воздержался от того, чтобы назвать настоящую главу «Политическая история половцев»). Русь дважды осуществляла большие объединенные походы в степь, явно давшие положительные результаты. Кроме чисто военных мер, Русь, по-видимому, устраивала и политические союзы против степняков с теми оседлыми христианскими народами, которые жили у южных окраин «половецкого поля», — аланами и грузинами. Чем иным объяснить это настойчивое желание русских князей родниться с грузинскими и аланскими династами? Было бы трудно найти объяснение этому факту только в общности христианской веры, так как известно, насколько плохими христианами были, например, аланы, почти забывшие к этому времени и веру, и обряд христиан. Роднились же с аланами и грузинами как раз те из русских князей, которые принимали деятельное участие в борьбе с половцами. Политика окружения кочевников одновременно и с севера и с юга была традиционной политикой русских, начало которой лежит еще в деятельности киевского Святослава против печенегов. Против этой политики Руси половцы ничего не противопоставляли, и в этом, на наш взгляд, заключается примитивность кочевников и их беспомощность организовать борьбу с соседним оседлым миром.

Русская историография несколько преувеличила значение военных столкновений Руси и половцев; в бесплодных и, в сущности, безопасных для существования Руси войнах с половцами она видела серьезный натиск азиатского Востока на форпост европейской цивилизации, на европейскую украйну, как называла она Южную Русь; эти войны русские историки (Соловьев, Ключевский, Пресняков, Виппер, Шмурло[137]) ставили в связь с крестовыми походами, считая Южную Русь левым флангом общеевропейской борьбы христианской Европы с мусульмано-языческим Востоком.

Взгляд этот ошибочен. Если в Византии или на Ближнем Востоке велась со стороны кочевников действительно борьба наступательная, борьба за целые области, то этого вовсе не было на «левом фланге». За мелкими пограничными войнами не видно настоящего наступательного движения на Русь половцев; этого никогда не было и, добавим, быть не могло из-за нежелания половцев, как мы только что упомянули, выходить из степей и расширять свою территорию за счет лесостепной или лесной областей. Половецкие войны были статическими, а потому и не могли серьезно угрожать Руси, которая в эти века почти вся находилась в лесной полосе.

Страдать могли лишь те сравнительно незначительные части Руси, которые вклинивались в степи и оставались открытыми для половецких нападений. Но такие земли составляли не более одной пятнадцатой всего пространства, занимаемого тогда Русью.

Когда говорят об опустошительных нападениях половцев, указывают на их набеги на соседние оседлые государства. Однако при этом упускается из вида, что эти набеги в большинстве случаев совершались половцами не по собственной инициативе, а по призыву других оседлых государств, без помощи которых вряд ли были бы возможны далекие походы половецкой конницы через горы и леса. Все далекие экспедиции половцев внутрь Руси всегда совершались ими с помощью какого-нибудь из русских князей, приглашавших половецких ханов поучаствовать в грабеже соседнего княжества то как своих родственников, то как просто платных наемников. То же относится и к проникновению половцев на Балканский полуостров, где их проводниками были претенденты на византийский престол или болгарские Асени.

Единственно, в чем можно видеть более или менее систематическую половецкую политику, — это нападения половцев на черных клобуков Киевской Руси, которых половцы домогались угнать обратно в степи, так как продолжали считать их своими рабами. Это обще кочевническая тенденция, характерная не только для половцев; особенно же настойчиво проводили ее жизнь, между прочим, татары. Но половцам не удалось достигнуть и этой цели: несмотря на временный разгром ими русских черноклобуцких поселений на рубеже XI и XII веков, эти поселения все же остались за Русью, которая сумела отстоять своих черных клобуков и в течение всего XII и первой половины XIII века, вплоть до татарского нашествия, они продолжали быть оплотом южнорусского степного пограничья.