Вообще нельзя преувеличивать расположение черных клобуков к кому бы то ни было; нельзя это делать потому, что черные клобуки преследовали исключительно собственные интересы. Так, когда их любимец, великий князь Изяслав Мстиславич, в 1150 году в перипетиях борьбы с дядей Юрием оказался в критическом положении, черные клобуки, бывшие в его войске, обратились к нему с характерной речью: «Княже, сила его (противника) велика, а у тебе мало дружины… не погуби нас, ни сам не погыни; но ты наш князь, коли силен будеши, а мы с тобою, а ныне не твое веремя, поеди прочь…» Им чужд был героизм Изяслава, ответившего, что «луче, братье, измрем зде, нежели сеи сором возмем на ся»; вместе с покинувшими Изяслава киевлянами черные клобуки отправились в свои вежи. Через девять лет они приблизительно то же самое сказали его сыну Мстиславу. Тогда киевский стол на короткое время занял нелюбимый киянами черниговский князь Изяслав Давидович, который осадил Мстислава в Белгороде и имел неосторожность привести с собой берендеев. Последние вошли в сношения с осажденным Мстиславом и тайно отправили к нему в город посла со знаменательными словами, могущими служить эпиграфом к политической роли черных клобуков: «…аже ны хощеши любити, якоже ны есть любил отец твой, и по городу ны даси по лепшему, то мы на том отступим от Изяслава». Неудивительно поэтому, что, когда на того же Мстислава в 1169 году поднялась небывалая коалиция почти всех русских князей, собранная Андреем Боголюбским, то торки и берендеи недолго его защищали; они начали «льстить под ним» и, вероятно, сыграли немалую роль в ускорении взятия Киева, что привело к первому, небывалому еще разгрому столицы Руси. И недаром летописец вкладывает в уста князю Владимиру Мстиславичу, обманутому клобуками, такие слова: «…не дай Бог поганому веры яти николиже, а я уже погинул и душею и жизнью», что можно, пожалуй, счесть за общий взгляд русских книжников на надежность черных клобуков.
Другая сторона роли черных клобуков в Киевской Руси — это их значение, их вес в общественной жизни Киева и Руси. С ними князья готовы были считаться, как считаются с влиятельнейшими элементами общества. Когда Изяславу Киевскому донесли на князя Ростислава Юрьевича, управлявшего несколькими городами Киевского княжества, что последний будто бы «подмолвил» против Изяслава «люди берендич и кианы», — Ростислав, возмущенный этим доносом, обращается к Изяславу с такими словами: «Брате и отче! ако ни во уме своем, ни на сердци ми того не было, пакы ли на мя кто молвит, князь ли который, а се яз к нему, муж ли который в хрестьяных или в поганых (то есть среди черных клобуков. —
Если пристальнее присмотреться ко всем большим междоусобиям конца XI и всего ХП века, то нетрудно будет увидеть, что эта борьба, борьба за Киев, велась между Приднепровьем левым и правым, между князьями Суздальской, Черниговской, Северской Руси и волынскими и смоленскими князьями, которые преимущественно владели Киевом. В Правобережье для этой борьбы существовала замечательно удобная и количественно большая военная сила черных клобуков, которой киевские князья очень широко и пользовались. Левобережье же не могло противопоставить что-либо равноценное этим тюркским вспомогательным войскам. Отсюда — обращение левобережных претендентов в степи к «диким половцам» — единственной равной черным клобукам военной силе на тогдашнем политическом горизонте левобережной Руси. Быть может, в самом наличии киевских черноклобуцких населений и есть корень того зла, которым так страдала Древняя Русь: навод половцев на русские земли в междоусобных войнах. Может быть, в черных клобуках и есть разгадка удивляющего нас отсутствия патриотизма русских князей, в особенности черниговских Ольговичей, так часто прибегавших к помощи ненавистных половцев. Конечно, этим очень мало оправдываются поступки князей, направлявших половецкие орды на первопрестольный Киев, но это все же, по крайней мере, объясняет, почему они прибегали к такому средству.