Положите ее среди лилий

– Знаете, вы меня очень разочаровываете. Вы точно такой же, как и все остальные гнусные мелкие шантажисты.

– Ну, вам-то, конечно, о них все известно.

– Именно мне о них все известно. И когда я скажу вам, сколько вы, по-моему, стоите, вы наверняка рассмеетесь точно так же, как смеются они, и поднимете ставку. Так что сами назовите, сколько вы стоите, и дайте мне возможность посмеяться.

Мне внезапно расхотелось продолжать этот разговор. Может, голова слишком сильно болела, может, Морин Кросби показалась мне настолько привлекательной, что выглядеть в ее глазах негодяем у меня не было никакого желания. И я сказал:

– Ладно, давайте прекратим. Это была шутка. Меня нельзя купить. Но не исключено, что меня можно переубедить. Почему вы считаете, что от меня только неприятности? Объясните. Если это так, я могу взять свою лопатку и пойти копать где-нибудь еще.

Она изучала меня секунд десять, задумчиво, молча, с некоторым сомнением.

– Нельзя шутить такими вещами, – сказала она серьезно. – Вы можете меня рассердить. А мне бы не хотелось испытывать к вам неприязнь без веской причины.

Я раскинулся в кресле и закрыл глаза.

– Прекрасно. Вы говорите все это, чтобы потянуть время, или действительно так думаете?

– Меня предупреждали, что у вас грубые манеры и вы знаете подход к женщинам. Насчет грубых манер все верно.

Я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее.

– Насчет женщин все тоже в порядке, только не торопите меня.

Тут зазвонил телефон, заставив нас обоих вздрогнуть. Аппарат стоял рядом со мной, и когда я потянулся к трубке, мисс Кросби сунула руку в сумочку и извлекла автоматический пистолет 25-го калибра. Маленькое дуло уткнулось мне в висок.

– Сидите на месте, – приказала она, и от выражения ее глаз я похолодел. – Не трогайте телефон!

Мы так и сидели, а телефон все звонил и звонил. Пронзительный звук бил по нервам, отдавался от молчаливых стен комнаты, проникал сквозь закрытое французское окно и растворялся где-то в море.

– И что это значит? – спросил я, медленно отклоняясь назад.

Мне совсем не нравилось прикосновение пистолета к лицу.

– Заткнитесь! – В ее голосе послышались сиплые нотки. – Сидите смирно!

Наконец телефон устал звонить и затих. Она поднялась.

– Идемте, надо отсюда убираться. – И она снова пригрозила мне пистолетом.

– Куда отправимся? – спросил я, не двигаясь.

– Подальше от телефонов. Пошевеливайтесь, если не хотите, чтобы я прострелила вам ногу.

Однако вовсе не опасение получить пулю в ногу заставило меня пойти с ней, а простое любопытство. Меня страшно заинтересовало происходящее, потому что она внезапно испугалась. Я видел этот страх в ее глазах так же отчетливо, как маленькую ложбинку на ее груди.

Когда мы спускались по ступеням к машине, припаркованной прямо у моих ворот, телефон снова зазвонил.

5

Это был шикарный черный «роллс-ройс», его мощь и скорость были просто потрясающие. Однако не чувствовалось ни качки, ни тряски, ни шума мотора – ничего, что передавало бы ощущение скорости. Лишь удары ветра о гладкую крышу да размытая черная клякса ночной темноты, бесшумно проносящейся мимо, говорили мне, что стрелка спидометра, достигшая отметки девяносто, не лжет.

Я сидел рядом с Морин Кросби в мягком удобном кресле, как в невесомости, уставившись на слепящее пятно света, бежавшее по дороге впереди нас, словно испуганный призрак.

Она пронеслась по Оркид-бульвару, проложив себе путь в потоке машин настойчивыми и наглыми звуками клаксона. Она обгоняла других водителей, выезжая на встречную полосу, проскальзывала в стремительно сужавшиеся просветы между автомобилями, и от лобового столкновения ее зачастую отделяло расстояние, равное слою краски на бампере. Она вырвалась на широкую темную Монте-Верде-авеню, а оттуда на дорогу, ведущую на Сан-Диего. И только оказавшись на шестиполосном шоссе, она понеслась вперед по-настоящему, оставляя далеко позади все, что двигалось по дороге, беззвучно пролетая мимо и, должно быть, заставляя других водителей вздрагивать от ужаса.

Я понятия не имел, куда мы едем, но, когда начал что-то говорить, она резко оборвала меня:

– Помолчите! Я хочу подумать.

И я отдался этой безумной гонке в темноте, восхищаясь тем, как она управляет машиной, раскинувшись на шикарном сиденье и надеясь, что мы ни во что не врежемся.