Положительный (СИ)

– Я твой брат, – начинаю перечислять. – Я тебя люблю. Не хочу, чтобы соседи обсуждали этот инцидент. Опять же похороны – очень дорогое удовольствие.

Мои рассуждения на фоне истеричных всхлипов слушаются сюрреалистично.

– Это не смешно! – очередная попытка вырваться. – Ты – ёбаный мудак!

– А кто здесь смеется? – прикрываю на секунду глаза. – Успокойся, а?

– Моя смерть – всего лишь вопрос времени! – зло выдыхает.

– Как и любого из нас, – киваю.

– Я должен был умереть еще полтора года назад! – черт, и как у него в состоянии истерики получается так связно говорить? – Это все ошибка! Если бы не тот гондон на велосипеде – я бы так и сдох там!

Ебать...

– А ты хоть подумал... – начинаю очередную штампованную фразу, но мелкий меня перебивает.

– А обо мне ты подумал?! – голос у Сани от крика уже сел. – Мне нормально вот так жить?! Ты даже трахнул меня только из жалости! А если бы резинка порвалась?!

– Не порвалась бы, – абсолютно бесполезная фраза.

– Ты знал наперед?! Я уверен, ты постоянно думаешь о том, что можешь это подцепить! Даже сейчас! У меня же руки в крови!

– У меня нет открытых ран на руках, – невольно смотрю на свои пальцы, стискивающие запястья мелкого.

– А если есть, но ты не знаешь?!

– Успокойся, – прошу его. – Стенки тонкие, соседи скоро придут разбираться.

– Плевать на твоих чертовых соседей! – зло говорит он, но уже тише.

Успокаивается?

– Давай ты умоешься, а потом мы будем обсуждать все это дальше, если ты захочешь, – предлагаю. – Я отпущу тебя сейчас. Ладно?

Молчит, отвернув голову.

Осторожно расцепляю пальцы. Мелкий даже не дергается. Просто лежит, не шевелясь, глядя куда-то в стену.

Поднимаю его, заставляю наклониться над раковиной. Умываю, смывая с его лица сопли и слезы.

– Мне дохуя страшно... – он говорит это, когда я, развернув его к себе, хочу вытереть его лицо.

– Я знаю, – осторожно промокаю воду.

– Мне кажется, я чувствую, как умираю, – мелкий смотрит мимо меня.

На это ответить мне нечего. Поэтому я просто вешаю полотенце в сушилку и подталкиваю Саню к выходу.

В комнате молча достаю ему футболку с трусами, жду, пока он уляжется, гашу свет и тоже забираюсь под одеяло.

– Расскажи мне, – просит вдруг.

Как когда-то давно, когда ему было семь или шесть. Тогда, если я был в хорошем настроении, то рассказывал ему стих-колыбельную.

– Я уже забыл, – вру. Потому что я не уверен, что смогу рассказать его спокойно.

– Не ври, – Саня, естественно, это понимает.

– Ладно, – сглатываю. И медленно, вспоминая слова, хрипло начинаю:

– Спит цветок... – горло ожидаемо перехватывает. Пережидаю и пытаюсь снова: – Спит цветок, забыв усталость, солнце спит, и спит трава...

Голос у меня хрипит, а в глазах щиплет.

Тупой стих для ёбаных детей!

Начинаю снова. В итоге рассказываю его до конца, стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Мне он всегда нравился, – куда-то мне в шею говорит мелкий.

– Я знаю, – сглатываю.

– Спасибо, – ну надо же, какой вежливый.

В ответ коротко целую его в лоб. И вдруг чувствую, как его пальцы сжимают мои.

***

А утром мы едем провожать Хриса с Маратом в аэропорт.

И когда я пожимаю им руки, то на их пальцах вижу одинаковые обручальные кольца.

Глава 22.

Когда я выхожу из машины, то сразу вскидываю глаза вверх, проверяя, горит ли в окнах моей квартиры свет.

Темно и в кухне, и в комнате. Конечно, может, на столе горит ночник, свет которого не пробивается сквозь шторы, я не помню, чтобы Саня когда-нибудь включал его.

Не нужно было уезжать.

Хотя, что я мог сделать? Звонок с работы – и я обязан явиться как можно скорее. Блядский проект. Заказчик буквально заебал своими мелкими претензиями.

Набираю код на домофоне, дергаю дверь.

Лифт, естественно, едет с самого верхнего этажа. Пакеты из магазина оттягивают руки. Здоровая пища, мать ее. Овощи, фрукты, куриное филе...

Захожу в кабину, давлю на нужную кнопку. Лифт натужно скрипит и ползет наверх. А в соседнем доме лифты уже, между прочим, сменили.

Интересно, когда очередь дойдет и до нас.

Рюкзак съезжает с плеча и повисает на локте. Поправить его не могу, потому что ставить пакеты на заплеванный пол нет никакого желания.

Лампа на лестничной клетке мигает. Ставлю пакеты, достаю ключи. Замок щелкает, толкаю дверь и захожу в прихожую.

Тишина и темнота.

Захлопываю створку, специально громко, скидываю кроссовки и заглядываю в комнату.

Мелкий лежит на кровати, поверх покрывала, безвольно вытянув руки вдоль тела. Глаза открыты. Медленно поворачивает ко мне голову, смотрит долго, медленно моргает и выговаривает:

– Привет.

В темноте заживающего синяка под его глазом не видно, ровно, как и всех остальных ссадин.

– Ты чего в темноте? – интересуюсь.

– Я просто лежал и все, – отзывается негромко. Как будто это что-то должно мне объяснить.

– Надеюсь, таблетки ты выпил? – касаюсь клавиши и включаю свет. Мелкий морщится, зажмуривается.

– Куда бы я делся, – вытирает пальцами глаза и медленно усаживается.

Ему до сих пор больно, хотя прошло уже почти три недели. Ну, или, может, это уже просто привычка.