Польша и Россия в первой трети XIX века

В воспоминаниях поляков о временах Константина Павловича запечатлены оскорбления им офицеров и их последующие самоубийства, жестокая муштра солдат, насаждение в армии чуждого патриотическому духу слепого послушания, угодничество и раболепие русских генералов, многочасовые разводы и смотры на Саксонской площади, воспринимавшиеся как внедрение русских порядков, и т. и. Что-то из этого перечня русская «оптика» замечала, а что-то видела по-другому. Так, телесные наказания – главный кошмар России в представлении просвещенного европейца – оставались как бы незамеченными русскими мемуаристами, ибо их привычность не позволяла вывести их на первый план. Напротив, русские военные порой отмечали заботу Константина Павловича об офицерах и солдатах, его внимание ко всем подробностям службы, посещение больных и т. д.¹⁴¹

. Это было связано как с верноподданническим дискурсом, так и с отечественной традицией восприятия военачальника как «отца» подчиненных, который прощает, наказывает и входит во все детали их быта.

Столкновение двух начал – русского государственного и польского национального усматривал в повседневной жизни Варшавы глаз западного наблюдателя. Немецкий публицист П. Г. Гарринг, служивший в Уланском Его Высочества полку российской гвардии, хорошо познал военный быт Варшавы изнутри. Он описывает русско-польские отношения в традиции западноевропейских представлений о Восточной Европе, выводя на первый план черты несвободы, тирании, ориентализма и варварства. Конституционное Королевство Польское сливалось в его представлении с деспотической империей. Повсюду он усматривал признаки русского господства – военизированный быт, казармы: «В России все как будто растворяется в одной неизменной и господствующей идее – казарме […]. В Польше даже университеты имеют казарменный распорядок». Гарринг описывал многочисленные гауптвахты, военные лагеря, мертвую тишину на подступах к резиденции великого князя, вокруг которой даже птицы боятся петь, а лягушки квакать. В поляках он видел порабощенных жертв деспотизма, гнета, «подчиняющего себе душу и тело»: «Рабское подчинение нижних чинов и высокомерие русских выскочек, которое в Варшаве доведено до крайнего предела, – писал он, – составляют полное противоречие национальному характеру поляков. Более того, русская табель о рангах оскорбляет гордость польской шляхты, которую лишает достоинства и низводит на унизительный уровень».

Рассматривая русско-польские отношения в терминах господства и подчинения, Гарринг явно преувеличивал масштабы русского присутствия: «Варшава кишит русскими гражданскими чиновниками, большинство которых должны носить форменную одежду. Улицы переполнены русскими экипажами, поскольку русским легко жить в Варшаве на широкую ногу. Здесь они получают жалованье в серебряных рублях, тогда как в России им платили бы в бумажных. Во время послеобеденного гулянья в Варшаве русские экипажи, запряженные четверками лошадей, едут друг за другом с Краковского Предместья к костелу Св. Александра, а на тротуарах преобладают русские мундиры»¹⁴²

.

Вероятно, возмущение местного населения вызывало разгульное поведение многих офицеров русской гвардии. Как пишет А. Н. Маркграфский, «выпороть на конюшне еврея, пришедшего за получением долга, пронестись в коляске, запряженной лихой четверней, по Краковскому Предместью так, чтобы попадавшиеся навстречу экипажи разлетались вдребезги; выбросить кого-нибудь из окна второго этажа, затронуть женщину на улице и даже в костёле, застрелить собаку, сыграть мелодию на свистке в партере театра – все это считалось делом обыкновенным» ¹⁴³

. Нередко компании подгулявших офицеров ходили по улицам, забирая «в плен» хорошеньких женщин. Н.П. Макаров приводил в своих воспоминаниях историю о том, как некий прапорщик похитил воспитанницу театрального училища и, поставив в своей квартире караул, отразил натиск полиции, пришедшей за девушкой¹⁴⁴. Подобный тип поведения был связан не только с грубостью нравов и культивируемой в военной среде удалью и бесшабашностью. Во многом вызывающие поступки офицеров объяснялись их пребыванием на чужой территории, где перестают действовать правила поведения и запреты, существующие дома. Сказывалась и жизнь в изолированном сообществе.