Польша и Россия в первой трети XIX века

Если многие русские были уверены, что Польша незаслуженно облагодетельствована, в том числе и материально, то польские патриоты подсчитывали убытки, связанные с содержанием русской армии и чиновников. Так, недовольство Немцевича вызывали высокие жалования В. С. Ланскому, Н. Н. Новосильцеву и штату русских канцелярий, выплачиваемые из польской казны. Русские чиновники, по словам Немцевича, использовали Польшу как источник обогащения: «К нашей стране они относились как к принадлежащему им трофею. […] Любую данную нам свободу, любое предотвращение воровства русские воспринимают как личную обиду [....], отстранение москалей от надзора, потери доходов от таможни, паспортов, складов и т. д. и т. д. возбуждают злость и гнев». «Дому, где жил Ланской, – писал Ю. У. Немцевич, – нанесен ущерб на 14 000 флоринов, оттуда украдены картины и т. д.». Он отмечал в «Дневнике» не только «недоверие, которое возбуждало новое положение дел под московской опекой», но и «общий дух нерасположения к москалям»¹³⁴.

Однако при чтении воспоминаний русских создается впечатление, что они не замечали этой недружелюбности и видели происходящее в иных красках. Представителям победоносной армии, полным новых впечатлений и эйфории от заграничного похода, порою казалось, что польское население принимает их с распростертыми объятьями. Ф. Н. Глинка, например, считал, что поляки «дивятся русским: народ полюбил нас чрезвычайно. Подумаешь, что все офицеры у нас богачи, напротив, самая большая часть из них очень небогата – но таровата» ¹³⁵. П. А. Колзаков отмечал «тогдашнее дружественное настроение большинства поляков к русским», симпатии населения, которые, как казалось, должны были «сделаться залогом продолжительного и безмятежного счастья». Расположение поляков представлялось Колзакову тем более удивительным, что никто из русских офицеров, «расставаясь с Петербургом […] и отправляясь в страну, столь чуждую нам по вере, языку и обычаям, никак не рассчитывал на столь радушный прием» ¹³⁶

. Интересно в связи с этим наблюдение Ф. Булгарина, человека двойной культурной идентичности, который в 1828 г. доносил III Отделению: «Нигде русские не живут так весело, так скоро не дружатся и не женятся, как в Польше, а это потому, что ненависть к России существует в одном воображении, есть следствием политических правил, а не сердечных побуждений»¹³⁷.

В воспоминаниях русских военных о службе в Варшаве преобладают радужные краски. Русские офицеры, многие из которых открыли для себя Европу после кампании 1812 г., всячески стремились служить в Королевстве Польском, потому что служба там имела вкус новизны, приближала их к «загранице», к Европе. Несмотря на ограниченность межнациональных контактов, они, согласно воспоминаниям, считали жизнь в Польше яркой и интересной. Она ассоциировалась с отдыхом от войны, материальной обеспеченностью и всяческими радостями.

«Не запомню эпохи более счастливой в моей жизни, как пребывание мое в Варшаве с 1815 по 1830 годы. Это было какое-то тихое пристанище после продолжительной боевой и бурной жизни», – вспоминал П. А. Колзаков. По его словам, там русские офицеры «благоденствовали и отдыхали». Польша тогда казалась им «какой-то счастливой Аркадией», в которой их встретили «умеренный климат, дешевизна и удобства жизни, веселое общество». Н.П. Макаров, служивший в 1820-е гг. в Литовском полку, с удовольствием вспоминал о высоком жалованье офицеров и дешевизне варшавских обедов, позволявших военным жить на широкую ногу. Ему запомнилось отнюдь не жестокое обращение великого князя Константина с подчиненными (в мемуарах описаны лишь эксцентричные выходки цесаревича), а вольная жизнь офицеров, в которой имели место многочисленные приключения, порой прощались лихие шалости и даже поощрялись дуэли. Варшавский военный лагерь производил на Н. П. Макарова впечатление «прелестных дач с самым здоровым, свежим воздухом». Об изнурительности маневров и смотров мемуарист вспоминает лишь мельком, чтобы похвалиться тем, что, будучи юношей, легко их выдерживал ¹³⁸

.

Польский взгляд, соприкасаясь с русской военной средой, видел иное: деспотизм главнокомандующего, иные представления офицеров о воинской чести, позволяющие спокойно переносить оскорбления вышестоящего начальства, телесные наказания (запрещенные ранее в польской армии), забитость солдат¹³⁹. Встреча с русской армией в Познани в 1814 г. произвела на К. Колачковского гнетущее впечатление: «Вид наших врагов и победителей и здесь нас болезненно преследовал. […] гарнизон составляли части войск, одетые в серое, более похожие на животных, нежели на человеческие существа. На площадях муштровали рекрутов, отзвуки палок и розог разносились по городу. Этот вид несколько поубавил нашу радость и заставил задуматься над перспективой будущего объединения с этими людьми под одним скипетром» ¹⁴⁰.