Власти Российской империи столкнулись с еврейской проблемой только после Первого раздела Речи Посполитой, поскольку после того, как в 1526 году евреи были изгнаны из Великого княжества Московского, политика нетерпимости в отношении евреев, хотя и непоследовательно, проводилась до самого конца XVIII века – антиеврейские тенденции превалировали над появлявшимся время от времени интересом к возможной выгоде (прежде всего – от торговли, которую вели евреи). При этом в России жили евреи-нелегалы, большинство – в столице и в Новороссии.
Членов этой недоминирующей национальной группы в официальном и публичном российском дискурсе обычно называли «евреи»[869]
, слово «жид» в XIX веке имело отрицательные коннотации[870]. Достаточно часто выбор этнонима «жид» отражал юдофобские взгляды, характерные, например, для некоторых чиновников Северо-Западного края в 1870-х годах[871]. Определения «русские граждане Моисеева исповедания» или «русские граждане Моисеева исповедания, еврейского происхождения» встречались достаточно редко, и их использование было характерно прежде всего для бюрократов, в деятельности и риторике которых встречается меньшее количество элементовЮридическое описание лиц еврейской национальности для властей не представляло большой проблемы – евреями считались все исповедующие иудаизм. Тот, кто переходил в какую-либо христианскую конфессию, больше евреем не считался[873]
. Правда, и в этом случае еврейское происхождение было достаточно легко установить по документам, поскольку крещеным евреям разрешалось менять имена, но не фамилии[874]. В период правления Александра II ситуация начала меняться. В 1865 году император предоставил привилегию конвертиатам, служившим в армии, – в документах исповедовавшаяся ранее религия (иудаизм) должна была быть заменена на сословие, к которому раньше принадлежали крещеные евреи, кроме того, им позволялось брать фамилии крестных родителей[875]. Юридическое определение принадлежности к еврейству еще, конечно, не значило, что общество автоматически будет считать перешедшего в православие еврея русским, однако именно отказ от иудейства был если не достаточным, то действительно обязательным условием ассимиляции[876].«Еврейский вопрос» в Российской империи претерпел большие метаморфозы. Введенные в 1791 году ограничения (евреям позволялось проживать только в Белоруссии, Екатеринославской и Таврической губерниях) не рассматриваются историками как начало дискриминирующей политики в отношении этой группы населения. Дело в том, что причиной или поводом издания этого закона стали действия еврейских купцов, воспользовавшихся решением Сената от 1782 года, разрешавшим им переезжать по делам в другой город. Сенат, вводя это ограничение, очевидно, имел в виду только белорусские города, но это условие не было четко обозначено, и еврейские купцы начали развивать активную коммерческую деятельность в Москве и Смоленске, что вызвало жалобы московских купцов, эти жалобы и привели к запрету 1791 года, приведшему позже к формированию черты оседлости[877]
.Второй и Третий разделы Речи Посполитой неизбежно должны были привести к переменам и в области отношений властей с еврейской общиной. Если после Первого раздела в Российской империи проживало не более 100 тысяч евреев (некоторые исследователи называют цифру 50 тысяч), то после 1795 года в Российской империи оказалось более половины всех евреев Европы. После Второго и Третьего разделов Речи Посполитой, по подсчетам исследователей, население России пополнилось 500–800 тысяч евреев, в 1812 году после присоединения Бессарабии – 20 тысяч евреев, в 1815 году во включенном в состав империи Царстве Польском проживало 300 тысяч евреев[878]
. Столкнувшись с таким многочисленным трудно интегрируемым сообществом, имперские власти перешли к дискриминации, начало которой можно отнести к 1794 году, когда для евреев были введены налоги, размеры которых были вдвое выше по сравнению с теми, которые платили христиане (на караимов двойные налоги не распространялись).