Одной из целей политики «обрусения», приобретшей четкие очертания уже после подавления восстания 1830–1831 годов, было символическое завоевание пространства. Историческая концепция, сформулированная в 1830-х годах министром народного просвещения С. С. Уваровым и историком Н. Г. Устряловым и утверждавшая, что Великое княжество Литовское – русское государство, во второй половине XIX – начале XX века стала каноном, и этот исторический нарратив вкупе с аргументами этнической статистики и этнографических описаний «превращал» эти земли (иногда и во всем их объеме, то есть с регионами, где большинство населения составляли литовцы) в часть не только империи, но и русской «национальной территории». «Губернии от Польши присоединенные» стали Западной Русью (Россией), или Западным краем. Концепция, провозглашавшая этот край «исконно русскими землями», стала частью официального и публичного дискурса, и, казалось бы, вместе с К. Брюггеманном (работа о Прибалтийских губерниях[1108]
) можно утверждать, что символическое «обрусение» края прошло успешно. Однако все дискурсивные практики, ставшие частью официальной риторики, с трудом принимались за истину даже адептами «русского дела», не говоря уже о недоминирующих национальных группах. Имперские власти столкнулись с трудноразрешимой проблемой. Вместе с местной русской интеллигенцией власти боролись с польским историческим нарративом, провозглашавшим этот край составной частью Польши, но не решились при этом уделить большего внимания истории Северо-Западного края, поскольку боялись возможного роста регионального самосознания[1109]. Новое исследование литовского историка Йолиты Мулявичюте (Jolita Mulevičiūtė) показало, что Северо-Западный край, несмотря на провозглашение его официальной идеологией «исконно русскими землями», не стал объектом экскурсий, не попал в туристические путеводители и учебники. Неуверенность в принадлежности этого края к ареалу русской культуры превратила его в место транзита, в своеобразную серую зону[1110].Определенный, пусть и не полный успех мы видим в случае политики России в отношении белорусов. «Отставание» белорусского национализма, то есть более слабая социальная база этого движения в начале XX века, лишь несколько периодических изданий на белорусском языке, среди которых только одно – «Наша нiва» (1906–1915) – просуществовало дольше нескольких лет, достаточно позднее (конец Первой мировой войны) формулирование идеи национального государства и, наконец, неспособность воспользоваться послевоенной неразберихой и создать национальное государство были определены несколькими факторами[1111]
. Обычно историки указывают на следующие причины: отсутствие «своей» социальной элиты, культурная и языковая близость великороссам, низкий уровень письменной культуры, экономическая отсталость края, отсутствие высшей школы, отсутствие своего «Пьемонта», как у украинцев в Галиции (Австро-Венгрии), поскольку все белорусы оказались под властью Российской империи. Несмотря на существование исторических интерпретаций, утверждающих, что русско-польское противостояние создавало своеобразную нишу, позволившую кристаллизоваться украинской, белорусской и литовской нациям[1112], большее количество аргументов указывает на то, что антипольская политика и политика «обрусения» стали одними из важнейших причин указанного «отставания». Проводившаяся Россией аккультурационная и ассимиляционная политика, не допускавшая белорусский язык в школы, церкви и общественные учреждения, упразднившая униатскую церковь, которая потенциально могла стать «национальной» церковью белорусов, то есть той, которая могла выделять их среди других соседних народов и служить важным маркером белорусской инакости как в отношениях с русскими (православными), так и с поляками (католиками), была одной из наиболее серьезных, а возможно, и самой серьезной помехой формирования белорусской нации[1113]. Поэтому можно говорить о том, что в восточной части Северо-Западного края, где наиболее многочисленной была этноконфессиональная группа белорусов-православных, национальная политика Российской империи была отчасти успешной. Последствия этой политики для других недоминирующих групп власти Российской империи порадовать не могли.