Польша или Русь? Литва в составе Российской империи

В конце XVIII – начале XIX века Россия вместе с союзниками уничтожила большое европейское государство, но никуда не исчезла образованная часть общества Речи Посполитой, хранившая память о своем государстве и вынашивавшая идеи его воссоздания, которые наиболее ярко проявились во время «польских» восстаний. Эти, как их называли официальные российские чины, «мятежи» вызвали политику «деполонизации» или «обрусения» и гравитацию России в направлении «национализирующей империи». При этом национализм на службе империи, может быть, и мог консолидировать доминировавшее этническое сообщество в ядре империи, но действовал как антиимперское оружие в отношении нерусских народов[1133]. Не только наказания участников восстаний и других акций неповиновения, но и систематическая дискриминация нерусских подданных императора при осуществлении националистической национальной политики вела к росту недовольства Российским государством среди поляков, литовцев, евреев и подталкивала их к участию в оппозиционных движениях. Создавался «роковой круг» (вспомним слова П. В. Веревкина)[1134].

Был ли выход из этого тупика или, иначе говоря, могла ли какая-либо другая стратегия национальной политики принести успех властям Российской империи? Повторюсь, речь идет не об основанной на силе возможности Санкт-Петербурга сохранить западные окраины в составе Российской империи, но о способности реализовывать другие цели, прежде всего способствующие росту лояльности подданных. Дж. Д. Клир считал, например, что евреи Российской империи могли стать Kaisertreu (верноподданными), какими были их братья по вере в Австро-Венгрии, если бы российские власти проводили другую, менее дискриминационную политику[1135]. Схожим образом проблему формулировал и Доминик Ливен (Dominic Lieven), сравнивая политику России на Украине и политику Великобритании в Шотландии. Сначала британский историк развивает мысль о том, что менее репрессивная политика Лондона представляет собой пример успешной интеграционной политики, поскольку шотландцы были довольны тем, что они входят в состав империи, в то время как украинское национальное движение приобрело антирусский характер, но позже Д. Ливен отмечает, что другую национальную политику в отношении украинцев в условиях существовавшего режима представить себе достаточно трудно, кроме того, эта политика не была слишком неуспешной. Именно репрессивная политика России была одной из важнейших причин, не позволивших украинцам создать свое национальное государство после Первой мировой войны[1136].

При рассмотрении ситуации, сложившейся в Северо-Западном крае после 1863 года, то есть в период, который рассматривается в этой книге, мы видим, что правящая и интеллектуальная элита России не раз обсуждала различные иные, не националистические рецепты национальной политики, а в течение нескольких лет после начала революции 1905 года многие действия властей, по сути, соответствовали модели имперской национальной политики, то есть такой, при которой лояльность нерусского населения Российской империи предполагалось обеспечить не подавлением, но толерантным отношением к культурам недоминирующих этнических групп. Однако, как я пытался показать в третьем разделе этой книги, переход к такой модели национальной политики был кратковременным. С предложениями отказаться от репрессий и от националистической национальной политики к имперским властям постоянно обращались и представители недоминирующих этнических групп.