С формальной точки зрения и обсуждение необходимости особого управления в Самогитии, и указания на исторически сформировавшиеся обычаи при учреждении Ковенской губернии говорят о том, что чиновники имели в виду Самогитское княжество. Намеченное на начальном этапе назначение губернским городом Россиен также говорит о том, что исторические реалии принимались во внимание. Именно в Россиенах до 1760-х годов находился единственный судебный центр Самогитии, здесь проходили заседания гродского и земского судов. Предупреждение министра финансов о том, что следует избегать ситуаций, которые могут напоминать об упраздненных княжествах[263]
, скорее всего, было реакцией на предусмотренное проектом создание Шавельской или Самогитской губернии. Были и другие ситуации, в связи с которыми в официальной переписке появлялись запреты упоминать Самогитию и существовавшие ранее княжества[264]. Необходимость особого управления после восстания 1830–1831 годов была продиктована не только большей активностью повстанцев на этой территории, но и «уважением различия в наречии и в самом быту жителей Самогитии»[265]. То есть в то время и Самогитское княжество, и ареал распространения самогитского диалекта понимались как одна и та же территория[266].Иногда возникала еще большая путаница, поскольку часто всех этнических литовцев называли «жмудью». В академическом дискурсе подобных недоразумений, как правило, не возникало[267]
, однако в бюрократическом мире не обходилось и без курьезов. Так, во время «Учебного дела» в 1852–1854 годах из Санкт-Петербурга пришло указание разделить в школах поляков и «местных жмудских уроженцев»[268]. Не вызывает сомнений, что «жмудские уроженцы» в данном случае – этнические литовцы. Такая ситуация часто встречается в бюрократической переписке, но на местах указания властей были поняты дословно и началась регистрация поляков и «жмудзин» только в самогитских уездах[269].Возвращаясь к перипетиям создания Ковенской губернии, следует отметить, что в любом случае Самогития, каким бы образом она ни понималась, была слишком маленькой для губернии, и, скорее всего, поэтому ее расширили за счет других литовских территорий. Сначала за пределами создаваемой губернии оказалась Ковна, поскольку она была расположена не в Самогитии, а в Литве[270]
. И все же подготовленный в Санкт-Петербурге проект был откорректирован, поскольку ни Кейданы, ни Россиены не соответствовали требованиям, предъявляемым к губернскому центру, и губернским городом стала Ковна (и таким образом вошла в состав новой губернии)[271].Как мы видим, российские власти, стремясь к большей эффективности местного управления, изменили административные границы губерний. Сама реформа (для нас в этом случае важно создание Ковенской губернии) отчасти была проведена с учетом исторических и этнокультурных критериев[272]
. Нужно отметить, что позже некоторые имперские чиновники именно разнообразие жителей, то есть этнокультурные различия, называли одной из причин раздела Виленской губернии[273]. Имеющийся фактографический материал свидетельствует, что определяющими для выбора центра губернии стали практические соображения, то есть был выбран самый большой город, имеющий удобные коммуникации. Но не следует полностью исключать и определенные этнополитические соображения, на которых могло основываться это решение. В то время власти пытались уменьшить влияние Вильны в регионе. В середине 1940-х годов говорили о том, что роль Вильны уже достаточно уменьшена, чему способствовало не только закрытие Виленского университета и перенос Римско-католической духовной академии в Санкт-Петербург, но и отделение северной части Виленской губернии при создании Ковенской губернии[274]. Одновременно отмечалось, что Ковна может стать важнейшим городом на западной окраине империи[275]. Следовательно, именно в более позднее время создание нового губернского центра в Ковне трактовалось частью имперских чиновников как противовес Вильне.