Польша или Русь? Литва в составе Российской империи

Территориализация этничности казалась части правящей элиты империи подходящим инструментом для решения национальных проблем. Один из наиболее ярких примеров такого мышления – выделение из Царства Польского части его территории и создание Холмской губернии, подчиненной непосредственно имперскому центру. В историографии была выдвинута версия, согласно которой премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин в то время планировал присоединить «польские» Бельский и Белостокский уезды (Гродненская губерния) к Царству Польскому с целью последовательной реализации идеи консолидации национальных территорий, но опасался противостояния русских националистов, и эта идея так и осталась на бумаге[316].

При решении имперскими чиновниками судьбы населенных неполяками регионов Царства Польского встал вопрос и Сувалкской губернии. В 1898 году виленский генерал-губернатор Виталий Николаевич Троцкий возродил идею присоединения Сувалкской губернии к Виленскому генерал-губернаторству. Помимо ряда других мотивов (военных аргументов, аргумента «округления» Царства Польского, желания унизить поляков) приводился и этнический: большинство жителей этой губернии – литовцы. В. Н. Троцкого ни в коем случае невозможно заподозрить в намерении проводить политику «разделяй и властвуй», то есть в желании усилить литовскую национальную консолидацию и таким образом ослабить польское влияние в регионе. Он, скорее всего, (ошибочно) полагал, что такие территориально-административные реформы могут способствовать уменьшению литовского «сепаратизма».

Подобной логикой руководствовались чиновники и при обсуждении других проектов административно-территориального перераспределения на западных окраинах империи. Например, в документах того времени мы находим идею расширить Ковенскую губернию, «присоединяя к ней немногие местности Виленской губернии и некоторые уезды Сувалкской, заселенной литовцами»[317].

Очевидно, объединение всех этнических литовских территорий в границах одной административной единицы в условиях либерализации империи, особенно в случае предоставления какой-либо формы самоуправления, лишь усилило бы литовский национализм. Это очень хорошо понимали некоторые высокопоставленные имперские чиновники. Варшавский генерал-губернатор Александр Константинович Имеретинский предупреждал, что помимо различных сложностей реализации подобная конгруэнция этнических и административных границ может иметь нежелательные последствия для российских государственных интересов: «Посему, создавая искусственно особые этнографические единицы и сгруппировывая административные центры по национальностям, правительство подчеркивало бы этим лишь государственное существование отдельных национальностей и шло бы в разрыв с Высочайшими предначертаниями, коими охраняются государственные интересы России»[318].

Часть и реализованных, и оставшихся на бумаге территориально-административных преобразований были призваны уменьшить роль в Северо-Западном крае Вильны, которая представлялась очагом польской культуры. В Вильне, как известно, после 1832 года так и не был открыт университет, поскольку существовали опасения, что в университете будет преобладать польская партия. Роль Вильны как регионального центра должно было ослабить и долго обсуждавшееся, но так и не реализованное упразднение Виленского римско-католического епископства, часть которого предполагалось присоединить к Самогитскому (Тельшевскому) и часть к Луцко-Житомирскому епископствам[319]. Это еще раз указывает на представления о Вильне как о польском городе. При этом в официальном дискурсе существовало абсолютно иное представление о ней.

Глава 5 Символическое освоение пространства

Ни на одном другом примере невозможно так хорошо проследить усилия власти символически присвоить Северо-Западный край, как на примере Вильны, особенно после подавления восстания 1863–1864 годов. На протяжении второй половины XIX – начала XX века Вильна сохраняла статус столицы Северо-Западного края. Этот город, как писал младший брат М. Н. Муравьева Андрей Николаевич Муравьев, был «сердцем Литвы»[320].