Несмотря на то что данных о распространении белорусского языка в народных школах в этот период пока недостаточно, все же можно предположить, что часто без белорусского языка учителя не могли обходиться не только при преподавании Закона Божьего католикам[663]
(а скорее всего – и православным), но и в других случаях. Все же в инструкции, данной в октябре 1863 года, попечитель Виленского учебного округа А. П. Ширинский-Шихматов приказал следить за тем, чтобы преподавание Закона Божьего детям католиков «производилось на их родном языке, то есть на русском», но вместе с тем в инструкции был пункт, в котором приказывалось «обратить внимание на употребление в училищах местного белорусского наречия: в какой мере полезно и необходимо его допущение»[664]. И позднее российские чиновники признавали, что, по крайней мере в некоторых местах, например в Витебской губернии, «знание белорусского наречия необходимо учителям при первом знакомстве их с детьми», но «в преподавании на белорусском наречии, или в издании народных книжек на нем, не чувствуется ни малейшей потребности»[665].Дискуссия в печати показывает, что «Временные правила» действительно считались временными. Аксаковский «День» летом 1863 года агитировал за «право гражданства местному Белорусскому наречию», то есть за то, чтобы белорусы сначала научились читать и писать по-белорусски и только потом – по-русски[666]
. Взгляд на эти правила как на временный документ подтверждает и циркуляр М. Н. Муравьева от 1 января 1864 года, который допускал «обучение языку жмудскому как местному наречию» (как и, конечно, обучение Закону Божьему на этом языке), хотя это, как уже отмечалось, и не было предусмотрено «Временными правилами». Не менее любопытно М. Н. Муравьев поступил и с преподаванием Закона Божьего белорусам. В циркуляре генерал-губернатор ссылается на «Временные правила», главной задачей которых видит запрещение обучать крестьян польскому языку, но прямого указания преподавать Закон Божий католикам по-русски или «на местном наречии» в этом документе мы не найдем. Более того, М. Н. Муравьев указал, что «в тех местностях, где находятся православные крестьяне, отнюдь не были они обучаемы Закону Божьему по польским катехизисам»[667]. Поскольку в циркуляре запрещение касалось только православных учеников, а ситуация с литовцами оговаривалась отдельно, белорусы-католики и в дальнейшем должны были учиться Закону Божьему по польским катехизисам. Такой вывод подтверждает и дальнейший ход событий. Во-первых, М. Н. Муравьев не предпринял никаких шагов для обеспечения народных школ краткими католическими катехизисами на русском языке. Во-вторых, по указанию М. Н. Муравьева, с 1864/65 учебного года в гимназиях и прогимназиях вводилось преподавание Закона Божьего на русском языке[668]. Во всех документах очень ясно и недвусмысленно указывалось, что эта мера касается именно средних учебных заведений. Обучение Закону Божьему католиков на русском языке во всех школах Северо-Западного края (кроме Жемайтии) было введено только при преемнике М. Н. Муравьева К. П. Кауфмане с 1865/66 учебного года[669]. С этого момента все предметы в начальных школах белорусским детям должны были преподаваться на русском языке.Преградой, не позволившей преподавать на русском языке Закон Божий белорусам-католикам, было понятие русскости и польскости. Очень часто при определении национальной принадлежности крестьян главным критерием была конфессиональная принадлежность: католики считались поляками (или, по крайней мере, «потенциальными поляками»), а православные – русскими («потенциальными русскими»). В начале 1860-х годов чиновники Министерства внутренних дел при обработке данных национальной статистики обнаружили, что «племенное происхождение ‹…› в низших сословиях затемнялось религиозным различием»[670]
. Считалось, что и сами крестьяне так определяли свою национальную принадлежность[671]. Поэтому русский язык мог считаться относящимся только к православной, но ни в коем случае не к католической церкви.