Польская линия

— Владимир… А ничего, что я к целому кавалеру просто по имени обращаюсь? — хитро улыбнулся Игорь Васильевич, сверкнув очками. — Или надо по отчеству?

— Игорь Васильевич, для тебя — просто Владимир. Единственное, что попрошу — Вовкой меня не зови, терпеть не могу. Я ж помню, как ты мне жизнь спас.

И тут по нам долбанули. Грохота выстрела я почему-то не услышал. Видел, как вверх взлетают комья промерзшей земли, взлетает как пушинка чье-то тело.

Меня трясли за плечи, за рукава, что-то говорили. Потом удалось услышать обрывки слов «ксенов… вай…вай…жиим…»

Похоже, я стоял на коленях выронив винчестер и зажимал уши руками. А кто меня трясет? А, так это тот дядька в полушубке, из Смоленска. Кивнул ему — мол, отпустило. Встал. Поначалу шатнуло, но ничего. Увидел, что рядом лежит «мосинка» с примкнутым штыком, ухватил ее — привычнее! Так, а где наш командир и комиссар? Ага, нет у нас больше ни командира, ни комиссара.

— Отряд! В атаку! За мной! — заорал начальник чека Западной области и побежал вперед.

Молодец! Если останемся лежать — тут и останемся. А побежим вперед, есть шанс, что хотя бы половина добежит!

А ведь это я должен был повести народ в атаку! Ладно, значит надо поддержать товарища.

— Ура! — заорал я и ринулся вперед.

Мы бежали в атаку, что-то орали. По счастью, у восставших, видимо, снарядов всего ничего, и шрапнель долбанула по нам только три раза.

— Ну, жизнь-то, допустим, я тебе не спасал, встряхнул маленько.

Мы чуть не пустились в воспоминания, но Артур был сдержан и строг.

— Ладно, товарищи, давайте о боевом прошлом после войны вспоминать станем.

— Слушаюсь, товарищ Артузов, — шутливо ответствовал Смирнов. — Я просто хотел Владимиру предложить, чтобы он в Смоленске орденом не светил. Снял бы его или под куртку спрятал. Не ровен час, нарвешься на кого.

Я помотал головой. Если бы собирался в тыл врага, тогда да. А здесь, на своей земле, снимать орден? Я понимаю, чекисты постоянно на линии огня, так и что же теперь? Нет уж, хрен вам от Советской власти.

— Владимир, я чего тебе сказать-то хотел, — смущенно сказал Артузов. — Добржанский твою голову просит.

Кажется, я удивился еще раз. И гораздо сильнее, чем в первый.

— В каком смысле — мою голову?

— Добржанский поставил условие — он мне сдает все свои связи в Смоленске, помогает арестовывать боевую группу, планирующую убийство Тухачевского, а взамен просит разрешения убить тебя. Я для того у товарища Смирнова охрану и прошу. Добржанский же всех наших, кто в поезде ехал, в лицо знает.

Кажется, Артузов не шутил. Спрашивать же — согласен он на размен или нет, глупо. Если бы не был согласен, то не просил бы у Смирнова телохранителей для меня.

— А ты уверен, что боевая группа в Смоленске? — поинтересовался я. — Если линия фронта отошла ближе к Польше, то Тухачевского надо искать либо в Орше, либо в Минске. Игорь Васильевич, штаб фронта в Минске?

— Штаб в Минске, а сам Тухачевский где-то за городом, на польском фольварке обитает. Охрана у него численностью до роты, — сообщил Смирнов. — Это не тайна, а фольварк тот отыскать несложно.

— Добржанский со своими людьми сейчас выясняет, где группа, — пояснил Артузов. — Он-то себя резидентом считал, но в группе и другие начальники есть. В Смоленске связные остались, явки, склад с оружием. Вот когда Добржанский выяснит, кто и куда ушел, а мы арестуем участников, то после этого он твою голову и возьмет.

— И как он это себе представляет? Ты меня подводишь под его выстрел или как? — недоумевал я.

— Да нет, все проще. Когда Добржанский тебя убьет, то я выпишу ему охранную грамоту, чтобы от ВЧК не было никаких претензий, а предварительно Дзержинскому телеграфирую, его согласие получу.

Глава 10. «Греческий огонь»