Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Вопрос об уступках, которые можно было бы получить от России при заключении мира, вскоре стал предметом обсуждения в связи с объявленной Александром II амнистией, предоставлявшей польским эмигрантам возможность вернуться на родину. Демократическая эмиграция отвергла амнистию, выступив 6 августа 1856 г. с протестом: «перед лицом Отчизны и цивилизованного мира» она заявила, что «не нуждается в амнистировании», так как «поклялась упорствовать в роли, которую приняла, обрекши сама себя на изгнание». Демократы подчеркивали, что «вернутся на родную землю только тогда, когда смогут изгнать из нее чужеземцев, когда Польша будет свободной и независимой. Они […] непреклонно верят в воскресение своей отчизны, и, даже если им придется умереть на чужбине, будут ожидать высшего часа как жертвы, на прахе которых вырастет целое поколение мстителей». Три дня спустя протест заявила и аристократическая эмиграция. Подчеркнув, что «Польша надеется на Бога, на свои собственные интересы и на совесть беспристрастных людей всех народов», она объясняла общественному мнению, что эмигранты предпочитают «оставаться терпеливыми и покорными воле Божественного провидения», поскольку не могут удовлетвориться условиями амнистии и требуют «справедливости» для Польши, а именно, гарантий прав языка, религии, образования, а также проведения реформ и создания национальной администрации. Чарторыский одобрил слова, сказанные В. Калинкой: «Мы не могли бы возвратиться на родину, не топча наше прошлое». Он считал, что многие польские эмигранты, возможно, примут «персональные уступки», но они «не приведут ни к какому действию со стороны всей эмиграции как таковой, потому что эмиграция обречена на изгнание […], чтобы в результате своего продолжающегося протеста в один прекрасный день получить свою родину – эмансипированную и счастливую». Хотя эмиграцию составляют выходцы из разных частей Польши, отмечали консерваторы, намекая на «забранные земли», «но так же, как каждый из их соотечественников, оставшихся у своих очагов, они поднимают свой голос за то же право на общую национальность, которая освящена веками». При этом делалась ссылка на императора Александра I, «который это понимал: он обещал объединить провинции (белорусские, украинские и литовские земли. – С. Ф.) с малым Королевством, созданным на Венском конгрессе с клаузулой возможного его расширения, и вплоть до своей смерти император помнил об этом обязательстве, он хотел выполнить свое обещание». Касаясь же «заявления императора Николая о том, что обещание его брата никогда не будет выполнено, и его стремления денационализировать польские провинции», консерваторы подчеркивали, что это «противоречит Венскому трактату и является главной причиной революции 1830 г.». Из всего этого вытекало, что Отель Ламбер продолжал отстаивать концепцию сорокалетней давности: он готов был согласиться с тем, чтобы Польша оставалась под властью царя, лишь бы была восстановлена национальная автономия и к Королевству Польскому были присоединены украинские, белорусские и литовские территории. Если русское правительство, заявлял Чарторыский, будет вести в «забранных провинциях» иную политику и присоединит их к Королевству, «это будет самым эффективным средством завоевать доверие всей Польши», «мощнейшей приманкой для поляков», которые «меньше тяготеют к слишком либеральным формам и парламентам и согласны иметь поветовые (district) и окружные (palatinat) институты»¹⁵⁸.