Весть о восстании в Кракове 4 марта пришла в Париж, а на следующий день в Брюссель. Первая реакция была восторженной, эмиграция всецело поддержала создание Национального правительства в Кракове. На основе Краковского манифеста эмигрантские группы присоединялись к Польскому демократическому обществу. «Польша – это революция», – заявляла газета «Demokrata Polski», обсуждая вопрос организации власти во время восстания. «Польша делом доказала, что является демократической», – писал на ее страницах В. Гельтман, указывая, что эмиграция должна подтверждать это и в будущем. 7 марта Национальный польский комитет Объединения польской эмиграции издал воззвание, где от имени эмиграции отдавал себя под власть революционного правительства в Кракове и призывал к этому всех эмигрантов. Он звал к единству действий «под национальным знаменем, в согласии с направлением революционного правительства», all июля объявил о роспуске Объединения. Власть повстанческого правительства признала также Громада Люда Польского в Портсмуте, организация была распущена, а ее члены решили пробираться в Краков. Краковский манифест получил поддержку и у эмигрантской группы «Союз польской демократии XIX века», руководимой Ю. Орденгой и Т. Янушкевичем, которые находились под влиянием христианского социализма Бюше и в программе Краковской революции увидели выражение своих социально-политических взглядов. Союз объявил о самороспуске так же, как и Общество приверженцев социальных обязательств. В Лондоне в поддержку повстанцев устраивались митинги, этим занимались С. Ворцелль и К. Штольцман; они же при участии Мадзини и француза Гинара руководили сбором средств для Кракова. Собирались создать специальный комитет помощи, но осуществлению этого плана помешала контракция Литературного общества друзей Польши, связанного с Отелем Ламбер121
.Аристократическая эмиграция на первых порах влилась в общий поток патриотического энтузиазма. «Dziennik narodowy» («Ежедневная национальная газета»), отражавший умеренно-консервативные взгляды, 31 марта 1846 г. писал о дружной позиции эмиграции: «Прочитав Манифест, мы все без исключения говорим не о том, что его признали, а о том, что немедленно отдались под его приказы и распоряжения, не обращая внимания ни на его форму, ни на происхождение, ни на принципы; на каждую Польшу – монархическую, республиканскую, даже коммунистическую […] все соглашались, лишь бы только на Польшу свободную и независимую! Таков был всеобщий голос, по крайней мере, такая общая публичная манифестация». Это мнение газеты правдиво отражало ситуацию, возникшую в эмиграции при первом известии о восстании в Польше. 6 марта, то есть тогда, когда восстание уже потерпело поражение, Общество 3 Мая, организация партии Чарторыского, по его призыву объявило о своем подчинении уже не существовавшему Краковскому правительству. Сам князь Адам 7 марта отказался от статуса короля «де-факто», отдал себя в распоряжение Национального правительства и стал именоваться «начальником эмиграции». Печатный орган консерваторов «Trzeci Maj» писал о повстанцах: «Слава им! […] Дай Боже им удачи!». Зато спустя месяц, узнав о поражении восстания, та же газета называла повстанцев «недоумками и подозрительными фигурами». Отель Ламбер увидел в Краковском манифесте дело коммунистов. Он возлагал на Польское демократическое общество ответственность за «галицийскую резню» и вместе с тем одобрял действия австрийских властей в Галиции, подавивших революционные выступления крестьян. В. Замойский, племянник А. Чарторыского, на торжественном обеде в Лондоне 16 мая 1846 г. оправдывал правительство Меттерниха в глазах английской общественности, разъясняя, что подавление Веной крестьянского движения в Галиции было необходимым шагом для защиты родовых имений польской шляхты от «резни»122
.