Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Если клерикальные круги эмиграции и связанная с ними партия Чарторыского отвергали Краковский манифест, то большая часть эмигрантов готова была взять его за основу. Так, например, уже в апреле 1846 г. на базе Манифеста пытался создать свою организацию либерально-демократически настроенный сторонник полумер Дверницкий. Что касается демократов, то факты неприятия Краковского манифеста кем-то из членов Польского демократического общества (как, например, в случае с Альциато) были редкими; отношение к этому документу способствовало внутреннему разграничению и укреплению демократического большинства, которое должно было «одинаково чувствовать и думать». «Кто сегодня не демократ, – утверждал печатный орган ПДО, – тот не хочет быть поляком». Факт «галицийской резни» демократическая эмиграция переживала болезненно. Видные деятели ПДО (Я. Подолецкий, Ф. Шнайде, М. Дембиньский), характеризуя крестьянское движение, говорили в своих речах о «неслыханном преступлении, убийствах и поджогах», но подчеркивали, что крестьян провоцировали посланные австрийской властью «банды преступников». Таким образом, осуждение крестьянского движения сопровождалось оправдательным комментарием в отношении крестьян и обвинением в адрес Вены. Как писала газета «Demokrata Polski», часть крестьян «стала игрушкой, несчастной жертвой их (австрийских угнетателей. – С.Ф.) адской политики». Подчеркивалось, что крестьяне не мстили, «не убивали, исходя из собственных взглядов, их поджигали и направляли преступники, которых правительство для этого выпустило на свободу». В то же время демократы понимали, что все зависит «от собственника», то есть от панов. Об этом писала пресса, это, в частности, подчеркнул Мазуркевич, выступая 29 ноября 1847 г. на праздновании годовщины восстания 1830 г. Демократы связывали причины «галийийской резни» с недостатками в работе самих конспираторов. В. Дараш писал Я. Н. Яновскому: «Шляхта в целом, а тайная организация в особенности, недостаточно сблизилась с людом, недостаточно убедила его в своей искренности, не постаралась уничтожить недоверие и ненависть». И не случайно в ходе дискуссий, происходивших в секциях, шляхту обвиняли в злоупотреблениях. Члены Польского демократического общества опасались, что шляхта, устрашенная «галицийской резней», может пойти навстречу власти в случае крестьянской революции. Поэтому Централизация так определяла тактику польской демократии: она «смягчает ненависть крестьян к шляхте, […] связывает детей одной матери доверием и братской любовью». Осуществить эту задачу предполагалось на базе постулатов Краковского манифеста. Но вместе с тем возникала мысль о том, что крестьянство захочет большего, чем только отмена барщины, и будет бороться против шляхты, пока не добьется своих прав. Подолецкий подчеркивал, что «крестьянин считает общественное пространство единым целым, а себя – его совладельцем». Он приходил к выводу о необходимости создания системы «солидарного сельского хозяйства». В этой связи звучали, в частности, голоса, настаивавшие на удовлетворении нужд безземельных: на заседании парижской секции ПДО потребовали отразить эту задачу в программе Объединенной эмиграции. Учитывая все эти соображения, вновь избранная Централизация расширенного Польского демократического общества (в составе Ворцелля, Мазуркевича, Гельтмана, Дараша и Шнайде) издала в 1847 г. прокламацию «Божье слово к польскому люду». Ее авторы Гельтман и Зенкович критиковали социальное устройство, обрекающее крестьян на нужду и голод, и звали их к участию в будущей борьбе за общество «без панов и графов» – такое, где «всевластие […] опирается на весь народ». Ссылаясь на Краковский манифест, они обещали ликвидацию феодальных повинностей, передачу земли крестьянам в собственность, наделение землей парубков и коморников. В прокламации осуждалась «резня» помещиков – «невиданная на Божьем свете» и указывалось на обман крестьян австрийской властью, которая обещала им землю, а на самом деле организовала их усмирение¹³².

2. Участие польских демократических эмигрантов в революционных событиях 1848–1849 годов в Польше и в Европе. Вопрос о революционном сотрудничестве со славянством и с русским народом