Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Достичь соглашения помогло осознание необходимости воспрепятствовать интригам Тышкевича и его соратников, которые попытались совершить переворот в Объединении польской эмиграции: 23 апреля 1846 г. на собрании брюссельской гмины они объявили о роспуске Польского национального комитета как недееспособного и избрании нового состава его членов. При этом Тышкевич провозгласил себя уполномоченным Объединенной эмиграции, а Тышку секретарем этого нового Объединения. В ответ на это 26 апреля Польский национальный комитет издал воззвание «К объединенной эмиграции», где объявил, что Объединение польской эмиграции вступает в Польское демократическое общество на идейной платформе Краковского манифеста. Соглашение, условия которого были опубликованы в газете «Demokrata Polski» 10 мая, обсуждалось в секциях и гминах в течение полутора месяцев и было одобрено большинством голосов. Члены Объединения должны были вступать в Польское демократическое общество, декларируя свое согласие с его принципами, основанными на программе Краковского манифеста. Такие заявления сделали гмины в Туре, Ангулеме, Ажане, Пуатье, а члены ряда других гмин вступали в ПДО индивидуально. В него вошли члены распущенной лондонской гмины Объединения, а из гмины Общества приверженцев социальных обязательств – Кремповецкий. Попытки Тышкевича и Млодецкого помешать этому процессу оказались тщетными, и 11 июля 1846 г. Объединение польской эмиграции было объявлено распущенным. Польша и Европа узнали о создании единой эмигрантской организации, аккумулирующей социальные и национальные цели¹²⁹.

Позицию эмигрантов в вопросе объединения определяли осмысление и оценка как Краковского манифеста, так и факта «галицийской резни». Так, Францишек Ксаверий Завадзкий, утверждавший: «Мы никогда не перестанем служить принципу всевластия люда», ранее вышел из Польского демократического общества, но теперь решил вернуться, вдохновленный Краковским манифестом. 5 июля 1846 г. он заявил: «Мы начнем новую эру польской демократии, […] воздвигнем прекрасное здание судеб люда». Утверждение прежнего лозунга громад «Для люда и через люд!» видел в объединенном Польском демократическом обществе Ворцелль, сказавший об этом полгода спустя на похоронах Кремповецкого. Эти взгляды разделяли и руководители вступившего в ПДО «Союза польской демократии XIX века», последователи христианского социализма Бюше. Но другое христианское течение – круг приверженцев Анджея Товяньского Краковское восстание раскололо. Главной идеей его адептов был мессианизм, и эта «белая горячка», как писал Герцен, «вскружила голову […] самому Мицкевичу». Однако если поэт, например, поддерживал идею борьбы за национальное освобождение, то сам основатель движения был против всяких патриотических действий, считая, что поляки могут получить свою родину «не какой бы то ни было земной силой, но только лишь одной силой христианской», для чего нужны не патриотизм, основанный на ненависти к врагу и потому противный «истинному христианству», и не революционная борьба, а подчинение и уважение власти захватчиков, посланной за грехи народа, – уважение, которое «подобает оказывать мысли Божией, почиющей на всякой власти»¹³⁰.

Такие взгляды приверженцев Товяньского сближали их с другим религиозным течением, действовавшим в эти годы в среде польской эмиграции, – с «воскресенцами» («змартвыхвстаньцами»). Обществом воскресения Господня, возникшим в 1842 г. в Париже на основе существовавшего в 1830-е годы Кружка монастырской жизни, руководили ксёндзы Кайсевич, Еловицкий, Семененко и др. Казалось бы, оно кардинально отличалось от группы последователей Товяньского, так как являлось католическим орденом с жестким уставом, слугой и солдатом Ватикана, чуждым каким бы то ни было интересам, кроме папских. Польский вопрос и задачи возрождения Польши не заботили «воскресенцев»: Кайсевич, в частности, признавал только «Божий патриотизм» – любовь к отчизне в Боге. «Змартвыхвстаньцы» утверждали, что не нужно ничего ожидать от чужих социальных революций, а тем более от своих; всякая же национальная революция может вызвать социальную. Поэтому они были противниками всякой революционной борьбы и революционной идеологии. Последнее объединяло с ними Отель Ламбер и, прежде всего, его крайне клерикальное ультрамонтанское крыло, представленное Владиславом Замойским, Павлом Попелем, Леоном и Розалией Жевускими и др. По существу, как «воскресенцы», так и «товяньчики» были одинаково чужды национальным и социальным проблемам Польши, и разница между ними заключалась лишь в том, что первые хотели всю Польшу подчинить власти папы, а вторые – власти новой церкви¹³¹.