Польская Сибириада

— Смотри, сынок, не подъезжай к воде слишком близко, видишь, какой лед хрупкий.

Детсадовская кухарка его не разочаровала. Не только накормила их густым крупником, но еще дала по краюшке хлеба. Настроение у нее было сегодня явно лучше вчерашнего, она присела рядышком, пока они ели, расспрашивала обо всем. Они уже отъезжали с пустой бочкой, когда начальница выбежала на крыльцо:

— Знаешь что, мальчик, может, привезешь мне сегодня еще одну бочку, чтоб завтра с утра у меня не было проблем с водой. Можешь?

— Конечно, привезу.

— Ну и хорошо. А отцу скажи, что я твоего брата могу в садик принять. Жалко, что ты раньше мне все не рассказал.

— Я скажу папе. А воду сейчас привезу. Но, Вороной, пошел!

Солнце клонилось к западу. К вечеру, как обычно, резко похолодало. Хрустел ледок в колее, огромные лужи подмерзали. Скользко. Сташек радовался, что так все сегодня здорово получилось: Тадек накормлен, может, его в садик возьмут. А когда он эту дополнительную бочку привезет, может, начальница им еще какой-нибудь еды даст. Директор Рудых будет доволен. Папа тоже. То-то он удивится, когда узнает, как он со всем здорово управился. Даже Тадека в детский садик устроил!

— Но, Вороной, но!

Вороного не надо было подгонять. С пустой бочкой под горку бежалось легко. Только слишком скользко, тем более что подковы давно потерялись, и никто его к кузнецу вовремя не отвел. Да и сани сильно заносило на скользкой колее, дергало хомут, били по бокам постромки. Крутой съезд к реке возле кино. Кажется, Санька со своей бандой там стоит. Санька! Конечно, Санька. Смотрит, увидел и, наверное, Сташеку завидует, как он конем здорово правит.

Резкий поворот к реке. Бочка рискованно накренилась на скользком повороте.

— Держись крепче, Тадек! Держись!

Перепуганный Сташек изо всех сил натягивал вожжи, но Вороного уже понесло.

— Тпррру, Вороной, тпру! Стой, Вороной!

Конь несся галопом. Испуганно храпел, ржал. Копыта задних ног ритмично били на скаку по передней части бочки. В мгновение ока увидел Сташек перед собой открытый простор скованной льдом реки, несколько водовозов и провалы прорубей впереди. Мощный удар бочки о высокий откос, мальчишка вылетел из саней, как из пращи, и рухнул лицом на обледеневшую колею. Боль, шум в голове, искры из глаз. «Тадек, Тадек, Тадек!» Он попытался подняться. Что-то теплое заливало глаза, на губах почувствовал соленый вкус крови. Вороной! Вороной! Сташек силился встать на четвереньки, таращил глаза в сторону проруби. Сквозь кровь и слезы, сквозь шум в голове успел он еще увидеть, как тонет в реке бочка, как тащит она за собой дико ржущего, отчаянно бьющего копытами о край проруби Вороного. А дальше — тьма…

12

Только на следующий вечер тулунский НКВД выпустил из ареста всех поляков. Ни к чему не привели угрозы и уговоры. Поляки выстояли в солидарной решимости и не приняли советских паспортов. Каждому из освобожденных выдали «справку» — свидетельство о том, что такой-то и такой-то «гражданин СССР» прописан там-то и там-то. И только. Или «аж столько!»

— Не хотите паспортов, вам же хуже. Но без такой справки у нас жить нельзя: ни работы, ни хлеба не получишь, не говоря уже о прописке.

— Правильно, это не паспорт, — согласился дед Майка. — Что там эта писулька! Берите, люди!

Случилось, однако, нечто, потрясшее всех задержанных, и в первую очередь людей из Червонного Яра.

Первое происшествие произошло у всех на глазах и касалось Станислава Мантерыса, который громко и публично отважился бросить в лицо НКВД, что он поляк, гражданин Польши и советского гражданства не примет. Люди видели, как энкавэдэшники выволокли Мантерыса из зала; им было стыдно, что они безвольно и беспомощно наблюдали за этим. Только на второй день шеф НКВД коротко сообщил:

— Этот гражданин, — тут офицер заглянул в бумажку, — гражданин по фамилии Мантерыс, который в вашем присутствии не только воспротивился решению советской власти о выдаче вам паспортов, но и занимался публично вражеской пропагандой и оказал во время ареста сопротивление милиции, этот гражданин арестован и приговорен к десяти годам лагерей строгого режима.

Другое происшествие касалось Владислава Домбровского. Он не принимал участия в дискуссиях и спорах — брать паспорт или не брать. Прохаживался по залу, слушал, что говорят люди. Сам ничего не говорил, иногда только кивал головой, не поймешь — за или против. На второй день после ареста Мантерыса Домбровского вызвали из камеры, в которую он больше не вернулся. Соседи по камере напрасно ломали головы, что это может значить. Узнали вечером от шефа НКВД, вместе с мрачной вестью о приговоре Мантерысу: