Польская Сибириада

— Говорите, Андрийко, хорошее имя. — Он снова потряс бумагой, взглянул на Ежи. — Ведь говорил же я, Данилович, что-то тут у вас не в порядке! Вас, гражданка Величко, решение о переселении не касается. Вы остаетесь в Червонном Яре.

— Как это? — Удивились в один голос Ежи и Наталка. Потрясенный Данилович понял, к чему клонит комиссар. — Не станете же вы семью разбивать?

— Семья, семья!.. В документе этого нет. Ничего не могу поделать, Данилович.

— Пан комиссар, мы браком сочетались в костеле, а что это моя жена, мой сын — вся деревня вам подтвердит.

— А в документе этого нет! Я не виноват, Данилович. Да ты заранее не переживай. Приедешь на место, оформишь все как надо и вызовешь жену к себе. Ну, не тратьте зря время, собирайтесь, собирайтесь.

Тревога, как тяжелая черная туча, нависла в ту ночь над всем Червонным Яром. Оглушенные неожиданно свалившейся на них бедой, люди двигались, как в бреду. С приближающимся рассветом крепчал мороз. Собаки охрипли от бешеного лая на чужаков. Клубы пара валили на улицу из открытых изб, конюшен, свинарников и курятников. Солдаты и украинские милиционеры, растянувшись вдоль тропинок между плетнями, следили, чтобы никто из окруженной деревни не сбежал. На дороге, пересекающей хутор, ждали запряженные сани. Кони мотали заиндевевшими мордами, пытаясь выплюнуть примерзающие к губам удила. Мерзли украинские сельчане из окрестных деревень, согнанные в Червонный Яр со своими возами. Притопывали, подпрыгивали, чтобы согреться, хлопали рукавицами по бараньим тулупам, дымили самокрутками, а кто запасся — потягивал самогон. И говорили, говорили…

— Со всей округи ляхов забирают…

— Так им и надо, гордецам этим; ишь, хозяйничают тут на нашей Украине, как дома.

— Нагнали колонистов со всей Польши, землю у нас отобрали.

— Аккурат, у тебя, голодранца, было что забирать!

— У меня, не у меня — отбирали!

— Василь правду говорит! Польский колонист мог надел с усадьбы купить, а ты, гайдамак темный, хрен бы что получил.

— Теперь тоже хрен получишь, как в колхоз тебя загонят!

— Я колхоза не боюсь, работать везде надо. Вот тебя раскулачат — поплачешься.

— А ты свою сивку не отдашь?

— Ну, конь это конь, жалко немного… А вот интересно, что со здешней скотиной будет?.. Кони, коровы, свиньи… Столько всякого добра… Богатый он, этот Червонный Яр…

— Не переживай, тебе точно не отдадут. Ты о людях лучше подумай, что с ними будет. Такая зима, а тут старухи, дети…

— Ляхи не ляхи, такие же крестьяне, как мы, всю жизнь хребет на земле гнули…

— Соседи все-таки, со многими сдружились, магарыч в Тлустом вместе распивали.

— Ну да, вроде так… Да «моя хата с краю», не по нашей же вине их вывозят.

— Даже еврея этого, Йосека выселяют!

— А пусть катится к своим комиссарам! Там у них в России еврей на еврее сидит, его в обиду не дадут.

— Дурной ты, Микола, как пень! Чем тебе этот Йосек провинился? Сам теперь окна стеклить будешь или в Залещик ездить?

— Интересно, куда их везут?

— Говорят, немцам их отдадут, в старую Польшу, за Сан погонят…

— Или в Сибирь! Мало москали ляхов в Сибирь гоняли?

— Украинцам тоже спуску не давали!.. Недавно к Дмитруку родственник из-под самой Жмеринки приехал, как досыта наелся да напился, такое рассказывал, повторить страшно. Не поверишь, волосы дыбом встают… Там у них, говорит, в тридцатые годы в этих колхозах такой голод был, что, представь, до людоедства доходило! А как их раскулачивали, так целые деревни украинские в Сибирь гнали, что хромого, что кривого, как этих из Червонного Яра.

— Господи, помилуй! Господи, помилуй, что за бесовское время настало!

— Одному Господу Богу, брат, ведомо, что нас еще ждет! Одному Богу ведомо…

— Подводы! Давай подводы! Подъезжайте к хатам! Подъезжайте! Быстро! Быстро!

Мужики хватали вожжи и, яростно матерясь, вымещали жгучую злость на вязнущих в сугробах конях.

2

Восходящее солнце показалось над Червонным Яром только на мгновение, его багряный диск возвестил приближающуюся метель.

Длинный обоз саней, с трудом пробирающийся сквозь снежные заносы на станцию в Ворволинцах, то и дело застревал в глубоких ярах и оврагах. Заиндевевшие, дышащие паром кони не справлялись с дорогой и тяжестью перегруженных саней. Небо затянуло темными тучами, сорвался ветер, повалил густой снег. Видно было не дальше протянутой руки. Конвоиры растерялись в этой обезумевшей стихии и, боясь, как бы люди не разбежались, поминутно палили в воздух из ружей.

Данилович был по-своему счастлив в несчастье — ему удалось в последний момент упросить комиссара, чтоб он позволил Наталке с сыном ехать с ними. «Будь, что будет, главное, мы все вместе». Укутанный в перину сынок сладко спал, оберегаемый заботливыми материнскими объятиями. В ответ на улыбку Наталки Ежи погладил ее разрумянившуюся щеку, поправил одеяло на коленях матери и шел дальше рядом с санями, следя, чтоб они не накренились да не перевернулись.