Польская Сибириада

Обоз ссыльных из Червонного Яра медленно приближался к Ворволинецкой Поселению, которое перед самой войной стали заселять прибывающими из центральной Польши крестьянами. Княгиня Любомирская делила свои подольские земли и продавала их полякам. Только полякам. На поселении в Ворволинцах обустраивала свое новое гнездо семья Долины, выходцев из самого Жешовского воеводства. Ворволинецкое Поселение разместилось между Тлустым, Каролювкой и Ворволинцами, у государственной дороги из Черткова и Залещик. На черноземной равнине в строгую шеренгу выстраивались аккуратные, крытые красной черепицей дома польских колонистов. До войны не все успели заселиться. Хозяйственные подворья, конюшни, коровники поселенцы строили сами, в соответствии со своими потребностями и возможностями. Сами копали колодцы, ставили плетни и сажали сады. Костел и школа были по соседству в Тлустом. «Колонисты» или «Мазуры» — так их называли местные украинцы. Так и прижилось на Подолье: «Дидковы Мадзуры пришили нашу украиньску землю забираты!»

Враждебный ропот недовольства украинских соседей часто доходил до поселенцев. Ян Долина тоже не раз это слышал. Поинтересовался как-то у Мартынюка, разумного украинца, соседа из Ворволинцев.

— Скажи-ка мне, Петр, в чем вы, украинцы, в чем ты меня, как мужик мужика, упрекаешь? Видишь ведь, как я живу? А живу я так же, как ты и твоя семья; и ты и я горбатимся без устали под одним солнцем, спины не разгибая с утра до ночи. А вы нам все пеняете, что мы землю у вас отобрали? Да я своим кровавым потом за эти пару гектаров Любомирской заплатил.

Петр свернул самокрутку, прикурил и махнул рукой в сторону Ворволинцев.

— Видишь там мою хату, узнаешь?

— Ну, узнаю.

— Знаешь, значит, что поля пани княгини Любомирской, на которых мы теперь стоим, на которых стоит твой новый дом, через межу соседствуют с моим полем. Богачом меня не назовешь, но немножко деньжат поднакопил, дочку пора замуж выдавать… Вот я и подумал, когда эти ваши дома тут начали ставить, землю нарезать, что хорошо было бы прикупить кусочек земли. Очень кстати была бы мне эта пара моргов по соседству, опять же для Ксении, дочки моей, приданое. Недолго думая, пошел я в Тлустов, к войту, спросить у него, как это дело обстряпать. И с кем. Войт, пан Дзенгелевский, заставил себя немного подождать, ну, ничего не скажу, принял, вежливо выслушал. Потом встал, похлопал меня по плечу и говорит: «Очень жаль, пан Мартынюк, но вы эту землю купить не можете». «Почему, пан войт, мне эта земля очень подходит, как раз возле моего дома поля нынче нарезают? Хоть два морга». «Очень жаль, Мартынюк, — повторяет войт, открывает дверь, надевает шляпу и торопится куда то. — Наделов украинцам не продаем». Теперь понимаешь, Долина? Украинцам земли не продаем! Выходит, поляк лучше. А я что, не польский гражданин?

Долины, крестьяне с дедов-прадедов, были выходцами из Калиновой, небольшой деревеньки недалеко от Жешова, на живописных лесистых просторах Дыновской возвышенности. Семейство не из бедных. Ян с Антониной сразу после свадьбы дом поставили — не хуже соседских. Земли, правда, было немного, но для них самих и двоих детей хлеба всегда хватало. Что их на Подолье из родимых сторон погнало?

Ян Долина сам себе на этот вопрос неизменно отвечал: «Земля! Да какая! Чернозем. Надо о детишках подрастающих думать». Долина не мог забыть своего ощущения, когда он впервые именно здесь, под Ворволинцами, нагнулся и взял горсть подольской земли. Парило после короткого весеннего ливня. Земля была теплая, влажная, жирная и черная, как сажа. Пахла росисто и пряно. Как же такая земля родить будет!

С невеселыми мыслями брел Ян Долина за санями. А на тех санях всего в двух мешках кое-как наскоро собранных — весь скарб его крестьянского жития. «Земля, земля!» Тося держит на коленях четырехлетнего Тадека. Старший сын, десятилетний Сташек, спотыкаясь в глубоком снегу, твердо держится рядом с отцом. Когда они выезжали на Подолье, из всей семьи именно Сташек радовался больше всех — первый раз в жизни поедет поездом. Да к тому же где-то там, в том далеком и таинственном Подолье, говорят, зреют огромные, похожие на тыкву, арбузы, мякоть у них красная, и вкуснее они самых вкуснейших яблок! А еще там есть виноград, которого он до сих пор никогда не пробовал и даже не очень мог себе представить, как он выглядит. Так что ж ему было беспокоиться об отъезде? Едут вместе с мамой и папой, а уж как ему соседские мальчишки завидовали. Трота только жаль, задохнулся пес, никак не хотел идти за возом на цепи, не хотел уходить от своей калиновской конуры… Мама расплакалась и сочла смерть верного пса дурным знаком. Впрочем, мама больше всех из-за этого отъезда на Подолье переживала. Плакала и прощалась со всеми, как будто навсегда.