Польские народные легенды и сказки

— Как она могла всю жизнь прожить с сердцем в груди? — шептал он побелевшими губами. — Уйдите! Оставьте меня одного.

Его наперсник, наказав воинам присматривать за князем, уснул где-то крепким сном, упоенный победой. Быстро проходила сырая ночь, полная рос и лесного шума. Скоро на востоке забрезжила заря.

— Где князь? Эй, где же князь? — раздались поутру тревожные крики рыцарей. — Он пропал куда-то, нигде его нет.

— Ведь я приказал вам его охранять! — закричал, бледнея, Герард. — Пусть несколько человек останутся здесь сторожить пленниц и замок, остальные — за мной!

Оставшиеся на дворе замка рыцари, утомленные бессонной ночью, лениво бродили среди деревьев и цветом и только изредка поглядывали в сторону ворот, за которыми плакали несчастные пленницы. Один из воинов, проходя мимо азалий, вдруг остановился в удивлении:

— Что-то не видал я здесь раньше этого дерева! Ну, да всего не заметишь. Полежу под ним… Надо дать ногам отдых. Вот так!.. Ой, что это? Ветра нет, а с дерева словно кто-то стряхивает росу…

— Смотри! — воскликнул и второй воин. — Видишь, что на стволе, вон в том месте?

— В самом деле, в ствол глубоко всажено золотое сердце. Зови скорее Куцке!

— Куцке! Куцке! Давай нож, живо! Сейчас добудем изрядный кусок золота. Ну-ка, налегай!

Рыжебородый и красноглазый Куцке подсунул лезвие ножа под кору дерева и сильно нажал. В ту же минуту крик ужаса вырвался из трех глоток:

— Кровь! Кровь! Да это место проклято! Бежим!

А в глубине леса человек сто кричали во весь голос:

— Ау! Князь! Князь, отзовись!

67. Шабаш нечистых

На одном фольварке, что принадлежал пани помещице, была хозяйка-экономка, которая смотрела за скотом и за всеми работниками. Хозяйка эта, о чем никто не догадывался, была ведьма. Каждый четверг в полночь она натирала можжевеловой мазью руки и плечи, садилась на кочергу и, словно на коне, отправлялась на Лысую гору веселиться с чертями. А под утро возвращалась как ни в чем не бывало, делала свою работу, ходила за скотиной. Пани оставалась довольна своей работницей — коровы доили помногу, и телята были хорошие. Среди дворовой челяди, за которой присматривала ведьма, был один батрак; он вел себя с нею посмелее других, и вскоре они спознались. Любопытно стало ему, куда это она пропадает по ночам и откуда потом возвращается. Вот пришел он к ней однажды и притворился, что заснул, а был как раз четверг. Она тем временем, думая, что дружок спит, постучала три раза об печь и пробормотала какие-то заклинания. Выдвинулся из печи горшок с мазью, потерла ведьма себе руки и плечи и, схватив кочергу, вылетела в окно. В то время пробило полночь. Батрак смекнул, что произошло, три раза постучал об печь и сказал те же слова, что она говорила. Выдвинулся из печи горшок, помазал батрак себе руки зельем, схватил пест от ступы и — фр-р-р — за нею в окно.

Приехал на Лысую гору, а там веселье идет вовсю, ведьмы танцуют с чертями, и все разодеты, словно прекрасные пани да паны. Столы заставлены серебром и золотом, и полно на них всякой еды и питья. Черти гостя потчуют, ведьмы с ним любезничают, а он ест, что только может. И вот подошел шабаш к концу, и им с хозяйкой нужно домой ехать; кони их стоят в стойлах сытые. Вышел самый старший черт, каждому из гостей подал красную шапку и велел не снимать ее с головы. Только надели гости те красные колпаки, как в мгновение ока, невидимые свету, оказались на своем месте, а кони опять превратились в кочерги, песты и помела. Батрак с хозяйкой тоже благополучно добрались до дому и на другой день опять делали свою работу. Батрак, однако, не удержался и давай похваляться перед другими, где был, что видел и слышал; особенно старался расписывать угощение — выпивку и закуски. Вся челядь над ним смеялась, не верила его басням.

В следующий четверг опять батрак с хозяйкой отправились на дьявольское веселье и опять гуляли. Батрак и думает: «Теперь-то уж я не оплошаю. Мало поесть да попить, надо что-нибудь и с собой прихватить».

Вот набил он карманы золотыми стаканами, серебряными ложками — тащил не то, что под руку попало, а выбирал с толком. Наутро батрак еще больше, чем в первый раз, стал нахваливать еду и питье, а в доказательство хотел показать уворованные вещи. Вывертывает карманы, а там вместо серебра и золота — рога, копыта да когти. Выбросил он все это в сердцах, товарищи надрываются от смеха, а у него в это время началась страшная рвота, так что все внутренности выворачивало, съеденное вылетало из горла мочой и калом, даже было смотреть противно. Побежал батрак к ведьме и давай проклинать ее, а она его хлесть по морде и говорит:

— Чего ты наплел, осел! Мы не другое едим и пьем, а то же самое, что и все.

Он — на бабу, баба — на него, и так меж собой повздорили, что батрак пошел к ксендзу и рассказал ему, что баба эта — ведьма.

Баба сообразила, чем дело пахнет, сама прибежала к ксендзу и, как будто желая оправдаться, попросила исповеди. Ксендз выслушал ее и узнал обо всем.

Ксендз в приходе был молодой, любопытный до всех мирских дел, вот он и говорит бабе: