Польские новеллисты

— Хорошо. Я буду слушать, только рассказывай.

Мужчина уставился на догорающий костер, от которого шел запах дыма. Через минуту он сказал будто самому себе:

— Это не так просто, ведь я твой отец, а тебе только тринадцать лет.

Он говорил с таким трудом, что мальчуган заволновался и спросил:

— Папа, что с тобой?

— Видишь, сынок, это болезнь, от которой не найдешь лекарства. — Он вынул трубку и начал ее чистить. Потом набил новую порцию табака и снова закурил. Он знал, что берет с собой мальчика не только ради уток. Он привел его сюда, чтобы сказать ему правду. Он должен кому-то ее сказать. Только его сын мог все понять. Но ужо в автобусе, когда он всматривался в лицо своего тринадцатилетнего сына, его охватило сомнение. «Для этого нужен мужчина, такой парень, как я, — подумал он тогда. — Ведь этот ребенок не убил даже дикой утки. Нет, никогда я не открою ему эту историю», — решил он окончательно.

Он чувствовал дыхание мальчика на своем лице.

— Перестрелка длилась около часа, — продолжал он, — и нас уцелело только двое: я и еще один, это был хороший парень. Он умер в прошлом году.

— Ну, хорошо, а что стало с немцами?

Мужчина поднял голову и громко сказал:

— Порядком им досталось; утром мы насчитали двенадцать трупов.

— Я уверен, что большинство из них погибло от твоего «бергмана».

— Ясно, что я не по воробьям стрелял, но больше всего им досталось от ППШ того парня, который в прошлом году умер, ну и от автоматов тех, кто погиб в бою. — Он говорил теперь значительно тише, будто вдруг устыдился своих слов.

В глубине леса закричала сова, а со стороны озера ветер принес крик коростеля. Небо было светлым и тихим. Лунный свет посеребрил верхушки сосен.

Мальчик вздохнул и спросил:

— Теперь-то уж я все знаю об этом бое, правда, папа?

— Я мог что-нибудь перепутать, память иногда подводит, но думаю, что ты достаточно знаешь об этом бое.

— И о том, как здорово ты показал себя.

— О том, как я показал себя, я сам знаю лучше, — возразил он, дотрагиваясь рукой до лица. — Я устал, — прибавил он через минуту, — спать пора.

— Первый раз я буду спать в лесу; в лесу, где погибло столько людей. Я знаю, — продолжал мальчик, и голос его немного задрожал, — что вот та тень в нескольких шагах от сарая — это куст можжевельника, но если бы я был один, то мог-бы подумать, что это не можжевельник.

— Ты боишься?

— Нет, не боюсь, только думаю о тех, кто погиб. Но пока я с тобой, папа, мне нечего бояться.

— Лучше ложись и спи, — ответил строго мужчина. — Ведь завтра твоя первая охота на диких уток, поэтому ты должен отдохнуть.

— Я уверен, что мне удастся что-нибудь подстрелить. Когда у тебя такой отец, нельзя его подводить. Я подстрелю пару уток, принесу домой, и мама скажет, что я мужчина.

— Конечно. И я так скажу, только спи.

Они отправились в путь с первой зарей. Даже дятлы еще не начали выдалбливать капюшонников. Только голос удода казался более звонким в рассветной дымке. Через некоторое время они вышли из леса. Засверкало солнце, поверхность озера покрылась рябью от прикосновения утреннего ветерка. Мальчик озяб.

— Выпей горячего кофе, — сказал мужчина, протягивая термос, который он наполнил вечером.

Мальчик сделал несколько глотков.

— Ну, я согрелся. Как хочется поскорее подстрелить утку, — сказал он и улыбнулся.

— Они еще спят, но скоро начнут подниматься. Прежде чем мы дойдем до лодки, тебе представится возможность выстрелить.

Они шли теперь по склону. Здесь росли березы, пониже — заросли орешника, а еще ниже — густые, плотные камыши. Лодка, спрятавшаяся в камышах, была прикреплена цепью к железному стержню, вбитому в землю.

— Будешь стрелять с берега; как только попадешь в утку, мы подплывем к ней, — сказал отец.

Они остановились около зарослей орешника. Солнце немного поднялось, и косой луч его пересек середину озера. Тростник слегка пожелтел и напоминал хлеба в начале июля.

Сначала выплыла чомга, через минуту показался маленький нырок. Мужчина протянул мальчику двустволку, и именно в этот момент с противоположного берега «сорвались» две утки. Они летели прямо на них.

— Тянут, — сказал мальчик и приготовился стрелять.

— Погоди, рано.

Мальчик поднял ружье — утки летели прямо на них.

— Хорошенько прижми, чтобы не было отдачи. А теперь покажи, на что ты способен, — шепотом сказал мужчина.

В ответ мальчик выстрелил. Утка, летевшая слева, сразу упала. Вторая сначала взмыла вверх — и они не были уверены, попал ли он в нее, — но вдруг полет ее оборвался, и, хлопая крыльями, она упала в воду.

— Наверное, пойдет ко дну и зароется в тине. Подстреленные утки часто так делают, — сказал мужчина. Он подбежал к лодке и снял цепь.

Некоторое время они продирались сквозь тростник и камыши, пока не выплыли на открытую воду.

— Папа, в обеих попал, — закричал мальчик.

— Тебе повезло, — ответил отец и тут же добавил, — отлично стреляешь. Молодец! — Когда они вышли из лодки, он сказал: — Ты теперь мужчина.

— Такой, как ты?

Отец положил руку на голову сына, потом притянул его к себе и слегка похлопал по спине.

«Он уже мужчина, и я мог бы рассказать ему всю правду о том бое», — подумал он.