Польские новеллисты

Луна ярко сияла над лагерем в ту рождественскую ночь, на снег падала длинная тень от трубы, а над лагерем плыла красивая песенка зондеркоманды об Анне-Марии, а Винярек по колено в грязи брел, то и дело останавливаясь, вытаскивая из штабеля руки с жетонами. Дзпнь — следующий, дзинь — следующий. Вот как было.

Долго он не мог отыскать номер 886021. Уже три раза выходил угрюмый «трубочист» поглядеть, чего он так копается. Выйдет, потопает ногами в деревяшках — морозец-то крепчал — и издали крикнет Виняреку:

— Нашел?

— Нет еще! — отвечает Винярек.

Но поскольку в лагере ничего не пропадает, Винярек в конце концов нашел то, что искал.

VII

Кудлинский слышал, как Винярек въехал на четвертое «поле», возвращаясь в ревир. Поскольку ему не спалось и от лежания ныли все кости — особенно докучала исхлестанная кабелем поясница, — он вышел из барака. В полузабытье привиделась ему Ганна, его жена. Не к беде ли это? У парикмахера встретились! Может, это не к добру. Столько несчастий теперь по свету бродит, больше, чем дурных снов. Как она там одна справляется? Ему по крайней мере ежедневно миска супу обеспечена; известное дело — лагерь. А каково ей там? Ревматизм и огорчения лишали его сна.

— Ну что, Винярек, нашел?

— Нашел. Почему бы не найти?

Винярек приостановился. Кудлинский подошел к тележке и заглянул в лицо лежавшему. К его волосам и подбородку примерз снег, обледеневшая полосатая куртка задубела. Он лежал так, как его швырнули, а руки и ноги свешивались через борта. Кудлинский протер жетон и громко прочел:

— 886021!

Да, тот самый. Он пробыл в его бараке несколько месяцев и поэтому хорошо запомнился. Но Кудлинский всегда считал, что этот малый так быстро не сдастся. Ведь он был молод и силен. А головастый и ловкий — как старик. Кудлинский всегда желал ему добра и даже любил ого. Этот парень располагал к себе.

— Чего это ваш капо чудит?

— Ты его спроси. Все спятили.

— Выпил, верно?

— Выпил. И нет на него управы. До чертиков, сукин сын, допился. Ну я поехал, поздно.

Винярек задрал голову и посмотрел на небо. Снег уже не падал. Над лагерем спустилась ранняя зимняя ночь. Близко, так близко, что казалось, протяни руку — и достанешь, вздымались во мраке огромные белые горы, достигающие звезд.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

И тележка покатила дальше. Когда она уже выезжала с четвертого «поля», Кудлинский спохватился, что забыл спросить Винярека о сигаретах. Он падок на шоколад, как никто другой. Жаль! Кудлинский приберегал для него не одну плитку. Как это он забыл? Когда теперь Винярек появится на четвертом «поле»? Никто сюда не заглядывает, такое место — пропади оно пропадом! Разве что капо Энгель с почтой. Но тот в последнее время загордился, не подступишься к нему. Отбился от рук, рыжая падаль. Сыт по горло. Склад — золотоносная жила. Станет он заниматься мелкой торговлей со старостой барака! Ой голова, голова. Надо бы договориться с этим Виняреком. Ведь Освальд Бек не курит. А в этой посылке, огромной посылке для номера 886021, должно быть, полно курева. Бек непременно все заберет для своего любимчика. Бек всегда так делает. Как мог Кудлинский забыть о таких вещах? Но ничего не поделаешь, проворонил. Завтра Винярек сходит к парням в крематорий, а у тех найдется, что обменять. Конечно, найдется.

Недавно сам лейтенант Гирш, сам Гирш, обожающий купание и песни, добрый лейтенант Гирш был вынужден навести в своей команде порядок, а иначе о некоторых неблаговидных делишках мог бы дознаться комендант. Двоих даже отправил в штрафной бункер, а одного пристрелил. Это, видимо, за золото из последнего транспорта, которое они не успели припрятать. А за такой товар пощады не жди. Все знают, и те тоже знали.

Человек знает, что его ждет, но обольщается и рискует головой. Жрать нечего, а не курить не может. Топор над головой висит, а золото прячет. На работе надрывается, а вернувшись в барак, молится, вместо того чтобы спать. Да разве только это видел Кудлинский? Он помнит старого еврея — не отсюда, а из-под Скаржиско, где сидел прежде, ведь Кудлинский натер мозоли на заднице не об одни нары, — так тот еврей прятал в лагере молитвенное покрывало. Фамилия его была Хаскель, а работал он в тринадцатом цехе. Точно, в тринадцатом. До сих пор Кудлинский помнит эту проклятую бригаду.

Таковы люди. И зачем надо было этому старому еврею из Лодзи прятать в лагере такую вещь? Где тут разум? Там, под Скаржиско, постоянно происходили взрывы на работе. Ясное дело — пикрин и тротил. Вначале еще стены приказывали закрашивать, чтобы следов не оставалось. А потом!.. Кудлинский работал с малярами и кое-что может об этом рассказать.

Потом, когда перестали закрашивать, Кудлинского и еще кое-кого отправили дальше. И он попал сюда, в этот небольшой лагерь в горах. Тут совсем другое дело. Но тоже находятся такие, кому жизнь не дорога, и, хоть знают, что за припрятанное золото пристрелят, все же рискуют. Тому хотелось молиться, хотя, работая с пикрином, разве можно быть уверенным в завтрашнем дне, а этому — золото.