Польские новеллисты

— Ну, вот и все, — закончил чтение Кудлинский, вложил письмо в конверт и отдал Виняреку.

— Все, — вздохнул Винярек, оглядел конверт, снова вытащил исписанные странички, словно желая в чем-то увериться. Тяжело ему было расстаться со всем тем, что минуту назад вычитал Кудлинский. Хотел еще что-то спросить, подумал немного и наконец решился: — А о Бровке больше ничего не написали?

— Нет, больше ничего, — ответил Кудлинский.

— Ты… может, того… — Винярек подсунул письмо и, заглядывая Кудлинскому в глаза, попросил: — Там, где о ней… прочти еще.

Кудлинский зевнул, выжидательно посмотрел на Винярека, взял письмо и начал перелистывать, отыскивая нужное место. Тянулось это довольно долго, так что Винярек трижды успел проглотить слюну.

Вдруг Кудлинский отложил конверт и, смерив Винярека взором, спросил:

— А сигарет принесешь?

— Принесу, клянусь богом, принесу.

— Когда?

— Завтра. Когда хочешь. Могу завтра.

— Точно?

— Клянусь богом!

— Значит, завтра?

— Да, да. Сегодня ту большую посылку для вот этого, — он кивнул головой в сторону тележки, где лежал номер, извлеченный из штабеля, — откроют, и Бек все курево мне отдаст. Не бойся, он отдаст.

После таких заверений Кудлинский сперва прочел те места, где говорилось о Бронке, затем — согласно желанию Винярека — еще раз все от первой до последней буквы. А потом сразу же уснул с легким сердцем, уверенный, что завтра у него будет курево.

VIII

После ухода Винярека Освальд Бек распорядился, чтобы все в ревире спали и прекратили болтать о посылке, все равно им ничего не перепадет. И чтобы придать своим словам вес, ухватил из-под ближайших нар деревянный башмак и швырнул в глубь барака. Кто-то вскрикнул, и воцарилась тишина. Колодка угодила в итальянца по имени Массимо, всем опостылевшего симулянта, который со дня прибытия в лагерь скачет на одной ноге, ловко симулируя туберкулез коленного сустава. Поскольку он последователен и никто из старших еще не видел его стоящим на двух ногах, а доктор Бромберг, слово которого пока еще многое значит, потакает ему, Массимо обеспечено место в ревире. Но пусть только попробует встать на вторую ногу — тут же Освальд Бек возьмется за него. Капо люто ненавидит Массимо, и не было еще дня, чтобы итальянец не убеждался в этом.

— Кто кричал? — рявкнул капо ревира. — Я спрашиваю, кто кричал?

В бараке стояла тишина, никто не отзывался. По Освальд Бек всегда знает, кого бьет, даже впотьмах знает, кого ударил.

— Долго я буду ждать? — голос у капо утробный. Больные знают эту интонацию. Ничего хорошего она не предвещает. Когда капо говорит таким голосом, больные прячут головы под одеяло.

— Долго я буду вас упрашивать? Значит, вы уже ни в грош не ставите Освальда Бека?!

Капо пошел между нарами, стаскивая одеяла, под которыми прятались больные. Он дошел до конца и вернулся назад.

— Массимо! Не прикидывайся, что спишь!

— Слушаюсь, господин капо.

— На середину!

Итальянец, завернувшись в одеяло, тощий и колченогий, поскакал к старосте. Он уже наловчился, и получалось у него довольно быстро, но все еще для страховки прикидывался, будто бы каждое движение дается ему с неимоверным трудом.

— Массимо, ты зачем взял одеяло? Отнеси!

Массимо отнес.

— Ты почему кричал?

— Я не кричал, — тихо ответил итальянец.

— Слышите? — обратился капо к больным. — Слышите? Он не кричал.

— Кричал, господин капо.

— Ага! А сразу не мог этого сказать?

— Да, господин капо, мог.

— А почему кричал?

— Получил башмаком, господин капо.

— Можешь получить еще раз.

— Могу, господин капо.

— Но ты не получишь, Массимо. Потому что я так решил! Слышишь, потому что я так решил. А теперь слетай три раза вокруг ревира, а потом доложишь, не видно ли Винярека.

Итальянец добрался до двери. За порогом он угодил босой ногой в сугроб и растянулся на снегу.

Не легко скакать босиком на одной ноге по снегу. И нелегкое дело — обежать трижды ревир. Длина обычного лагерного барака триста метров. Немалое расстояние отмахать придется. Массимо прыгал, падал носом в снег, вскакивал и прыгал дальше.

Капо Энгель и парни со склада стояли возле барака и наблюдали за Массимо. Это несколько развеяло мрачные мысли капо, отвлекло его на минуту и позволило забыть о проклятой посылке, ожерелье старой Фридманши и подлюге Германе. Такие вещи всегда развлекали Энгеля, а сейчас, после стычки с доктором и Беком, особенно.

— Не доскачет, — сказал парень с обмороженными ногами.

Он с напряженным вниманием наблюдал за прыгавшим Массимо, нервно переминаясь с ноги на ногу и вытягивая шею. Наверняка он прежде часто ходил на матчи и был заядлым болельщиком.

— Доскачет, — возразил Зигмусь, — Доскачет. Почему бы ему не доскакать? Ведь близко. Совсем близко.