Польские новеллисты

Потоки я устроился заведующим клубом в небольшом доме отдыха. Там мне было совсем неплохо. Больше всего я любил сидеть в библиотеке среди книг, содержание которых мне было хорошо известно, и поэтому я безошибочно давал отдыхающим книги с учетом их вкусов. Но с другой стороны, я не умел вести викторину и самое главное — не мог блеснуть остроумием. Поэтому мне пришлось переброситься в потребительскую кооперацию, после чего я стал рисовать вывески, так как у меня получилась небольшая недостача. Потом я сгружал уголь из вагонов, колол дрова, что-то чистил, мыл. В конце концов я исчерпал возможность трудоустройства в этом маленьком городишке.

Что же делать дальше?

С радостью я ухватился за последнюю возможность, которая мне подвернулась. Смел ли я признаться, что не умею отличить известь от гипса? Я горел желанием работать и не жалел рук. Я работал весь день как дьявол! После окончания рабочего дня мастер даже меня похвалил. Но моя радость длилась недолго — когда я вымыл руки, оказалось, что мои ладони сожжены известью. После этого несколько дней я даже пуговиц на брюках застегнуть не мог.

На мое счастье, я жил у одной хорошей женщины, вдовы Семаковой, которая в течение недели вылечила мои руки, ежедневно кормила меня тминным супом и утешала после каждой постигшей меня неудачи.

— Не боги горшки обжигают, — говорила она, — Мой муж был простым человеком, но жили мы хорошо. Он делал кувшины. Продавал их туристам и отдыхающим. Он делал кувшины маленькие, большие, но все они были красивой формы. Бывало, выйдет на улицу и только крикнет: «Кувшины!» — как люди вокруг него собираются, жужжат как мухи и торгуются…

После смерти мужа мастерская стояла нетронутой, и такой в ней был порядок, будто он только что закончил работу и пошел выпить нива. Горшков и кувшинов, правда, уже не было, но мастерская была в хорошем состоянии.

«Может быть, попытаться?» — подумал я тогда.

Первый кувшин получился не бог весть какой, но от этого мой энтузиазм не остыл. Первый раз в своей жизни я сделал вещь, которой был доволен.

Такие кувшины для цветов продавались в магазинах с сувенирами. На них был сирое. Городишко славился этими изделиями. Покупали их туристы и отдыхающие, но мои кувшины не приняли ни в одном ларьке.

Назло всем торговцам, которые смеялись надо мной, я решил продавать их сам. Просто у меня не было другого выхода. Насмешливые взгляды прохожих, свидетелей моих прежних неудач, только разжигали мое упорство.

Ежедневно я выставлял на продажу в самых людных местах кувшины большие, маленькие и совсем крошечные, хотя, кроме мальчишек, которые неизвестно почему избрали мои кувшины мишенью и стреляли в них из рогаток, у меня был всего один покупатель. Точнее говоря, это была покупательница, пали Моника.

С пани Моникой я познакомился, еще когда работал экскурсоводом. Однажды я потерял экскурсию. Отдыхающие лучше меня знали здешние места, они двинулись напрямик в таком темпе, что сам черт не догнал бы их. Спустя пятнадцать минут я отстал, а в следующие четверть часа я вообще перестал даже слышать их голоса.

И тогда я увидел ее первый раз. Она сидела на поляне и писала красками. Позже я иногда встречал ее. У нее была небольшая лавка, где она продавала картины. Один раз я зашел к ней. Моника сидела, отгороженная от всего мира странными картинами. Это был особый мир. Кстати, она очень подходила к нему всем своим существом и была не такой, как другие женщины, которых я знал.

Каждый день она подходила ко мне с доброжелательной улыбкой и покупала несколько кувшинчиков, всегда на такую сумму, которой как раз хватало на тминный суп.

После ее ухода мне уже не хотелось торчать на глазах у всех. Да к тому же теперь не имело никакого значения, продам ли я одним кувшином больше или меньше. Я возвращался домой, полный радостного возбуждения, и с небывалым подъемом брался за работу.

Один раз она не пришла.

Я ждал. Чем дольше я стоял, тем меньше внимания обращал на то, что один мальчишка, самый упорный из всех моих мучителей, самый хитрый, которого мне уже давно хотелось заполучить в свои руки, подкрался из-за угла и камнем из рогатки разбил подряд четыре моих кувшина.

В этот день она не пришла.

Я отнес домой уцелевшие кувшины. Вдова Семакова не могла понять, что со мной происходит. Она стала объяснять, что тминный суп с копченой грудинкой ужо готов.

В этот день я не сделал ни одного кувшина.

Вечером, сам того не замечая, я подошел к лавке Моники. Издали я заметил свет, горевший в витрине, но войти не решался.

Некоторое время я кружил вблизи лавки и заметил, что никто в нее не входит и не выходит. Осмелившись, я подошел поближе. На дверях висел замок, но не это поразило меня. Самым удивительным показался мне тот факт, что я не увидел ни на витрине, ни внутри своих кувшинов.

На следующий день Моника подошла ко мне со своей всегдашней доброжелательной улыбкой и купила обычное количество кувшинов. Только теперь я обратил внимание, что она пошла с ними не в лавку, а свернула во двор.