Польские новеллисты

Помнишь, ты сама говорила мне: «…ты перестала быть собой, ты хочешь быть им, но как же он может любить самого себя?». Я привезла тебя, когда уже было плохо. Наш общий дом, ночные разговоры и вечерние прогулки должны были быть спасением от потери себя самой, но было уже слишком поздно. У меня уже не было своих собственных друзей, книг, любимых блюд и привычек. Все о нем, с ним, для него.

Уже тогда начали появляться другие девушки, и ты уводила меня ночью от окон, через которые я следила за движениями двух теней. Каждую такую ночь я могла да, наверное, и хотела кинуться под трамвай, но он говорил «до завтра». И я ждала этого завтра, как дара судьбы, удивленная и счастливая, что все еще продолжается, что он снова позовет меня, будто ничего не случилось.

Помнишь, я тогда даже продвигалась по службе, потому что работала яростно, словно пролетая сквозь время, проведенное без него. Туманные планы моего ухода исчезали в тот же миг, как только я оказывалась в сфере его голоса, его рук. И тогда — как рефлектор в глаза — тот его взгляд на тебя. Отказавшись от смерти (как странно звучит сегодня это слово), я решилась на бегство.

Ты даже не представляешь себе, в какой степени нормальные люди не могут понять таких дел, где нет никаких фактов. До какой степени человек множеством нитей привязан к своему месту. «Почему?» «Зачем?» «А прописка?». И работа — как можно так, без единого слова бросить работу?..

Чужой город. Время, тянущееся, как резина. Хлеб и сигареты — вот и все проблемы. Безразличные люди, которым не хочется ничего объяснять… Если бы ты знала, как было тяжко!

И это упорство, и злость, что я обрекла себя жить. Недоброжелательность ко всем и вся. И еще, наверное, тень презрения — все они живут, потому что так получилось, я же только потому, что сделала выбор. Они были спокойные, откормленные, улыбающиеся. Я смотрела в их лица и думала о каждом: «Ну ты-то уж наверняка не решился бы покончить с собой».

За одну ногу самого скверного памятника в нашем городе я отдала бы весь этот работящий, шумный, темный, не мой край… Назло себе самой и всем я запиралась у себя в комнате, находясь среди людей, молчала до боли, старательно обходила кино и кафе. Меня злили даже скворцы, всюду ведь одинаковые, и магнолии, чопорные, незнакомые цветы.

Я говорю в прошедшем времени, ты заметила?..

Ты, наверное, думаешь, будто что-нибудь случилось: я встретила необыкновенного мужчину, кто-то сделал мне что-то доброе и привел меня в замешательство… Нет, все еще слишком часто передо мной всплывает твое лицо. Ведь, кроме него, ты была для меня всем. От каких-то вещей больно так же, как и год назад, — хочу я того или нет. И все же… Сама не знаю когда, сошли с меня и злость и упрямство. В понедельник концерт по радио отнял у меня целый вечер… Но это вроде бы хорошо?

Не знаю, в какой день я заметила, что здесь самые красивые сумерки на свете. Знаешь, луна висит над заводом такая светлая на совсем еще ясном небе, домны полыхают так, что глаза болят от этого блеска; налево, за заводом, четыре прелестных молодых тополя, и весело погромыхивают поезда, пролетая через мост.

Утром в трамвае раскаявшийся и уже трезвеющий пьяница исповедовался перед кондукторшей и всеми остальными равнодушными к нему пассажирами… «Дом заперт, проливной дождь, идти некуда и человек сам себе не хочет признаться».

Нет, собственно, ничего не произошло, но мне думается, что скоро я буду настолько «забронирована», что смогу увидеть тебя, может быть даже его, и рассказать о прошедшем годе созревания. Наверное, я начну так: «…там, у меня…». Только и всего, а мне кажется, что я добилась чего-то очень ценного. Нужно еще время, чтобы это обдумать, определить, но я уже знаю об этом.

В тот день, когда я уже считала свою жизнь по часам, я думала, что мои уход будет также и предостережением тебе: «Кроме него, ты была для меня всем…». Да, но он занимал в моей жизни слишком много места.

И нисколько тут не помогут ни чужой опыт, ни чужие ошибки, каждый должен прожить свою жизнь так, как захочет, мы обе знаем об этом, правда?

Ну, так держись, малышка!

Дорота

ТОМАШ ЛЮБЕНСКИИ Один день жизни