Польские трупы

— Я никого не лишил жизни, а дал ее только тебе, и, поверь, раскаяние мое велико, — тихо промолвил отец Адам и снова потупил голову, всматриваясь в отца Порембу. — Ты не хотел отпустить мне грех. Возможно, ты был прав, возможно, Господь правильно тебе посоветовал, повелев затем покинуть монастырь. А он, он, — монах легонько погладил желтую кожу на безжизненном лице отца Порембы, — дал мне отпущение… и ботинки дал.

— Ну уж… умоляю тебя, юродивый старик! Давай не будем разыгрывать здесь дешевую достоевщину. Ты знаешь, что я пришел, чтобы тебя наказать? Я не в состоянии доказать в суде, что ты убил или распорядился убить отца Порембу, но знаю это точно, и я пришел тебя убить. Однако сначала ты мне кое-что расскажешь о своей секте татуированных живых трупов!

Вдруг отец Адам закашлялся. Зажал рукою рот. Что-то невнятно пробормотал. Хилое, тощее тело сотрясла судорога. Смеха. Сперва тихо, а потом, уже не сдерживаясь, он хохотал во весь свой беззубый рот, жутко, так что потухла стоящая рядом свеча, не выдержав напора воздуха и слюны.

Дыдух вытащил оружие и подошел к отцу. Вставил дуло в открытый рот.

— Прекрати!

Старик, отступив назад, вытолкнул языком дуло и продолжал смеяться, скорчившись, как человек, у которого разболелся живот.

* * *

Несмотря на этот пронзительный смех, стук в дверь был хорошо слышен. А затем и грохот. Отец Адам резко выпрямился. Приложил палец к губам и указал Дыдуху на катафалк. Спрячься. Иосиф Мария, с трудом согнув одеревенелые ноги, присел за гробом. Высунул голову из-за угла катафалка, почти у самого пола. Он увидел, как отец Адам открывает дверь. А затем пятится и падает беззвучно, как в немом фильме. Серая фигура входит внутрь и поворачивает ключ в замке. Стремительно направляется к лежащему монаху. Длинное пальто закрывает ботинки, и кажется, что незнакомец плывет по воздуху. Он приседает, зажимает отцу Адаму ладонью рот и неизвестно откуда взявшимся ножом наносит удар в живот. Дыдух бросается к ним. Не сводит глаз с нападающего, а тот, словно удивившись, смотрит на свое обоюдоострое оружие и заносит его для второго удара. Заметив приближающуюся фигуру, он меняет решение. Бьет краем ладони по обнаженной шее старого монаха, ногтями раздирает татуировку и, сделав молниеносный выпад вперед, пулей кидается на Дыдуха. Детектив пытается перепрыгнуть через тело отца, ставшее похожим на огромную куклу, но кукла словно подставляет ему подножку, и он летит на пол, чувствуя, как нож убийцы с легкостью прокалывает резиновую подошву и вонзается ему в ступню. Дыдух целится в воздух и стреляет в направлении взметнувшегося с пола пальто как раз в тот момент, когда тело его отца амортизирует его падение. Лежа на монахе и тупо повторяя: он мертв, он мертв, он мертв, — Дыдух натыкается пальцами на кусок кожи, которым опоясан отец, кусок звериной шкуры, жесткой, невыделанной, с гвоздями, ранящими тело. Поэтому-то первый удар ножом не достиг цели. Его остановил бронежилет кающегося грешника. Смертельным стал удар по шее.

Пуля прошивает пальто у самого воротника. Согнувшись, оно оседает на пол. Дыдуху и подходить не надо, чтобы убедиться, что под бесформенной горкой ткани не кроется человек. Преступник растворился в темноте. Простреленное пальто лежит — одинокое, скомканное, как мулета матадора.

Свист раздается с того места, где горят свечи и покоится отец Поремба.

Чистая случайность, что нож пролетает на волосок от Дыдуха. Чистая случайность, что Дыдух именно в этот миг резко скатывается с тела отца, отталкивая его, задыхаясь, словно ряса опутала детектива, как подводные растения или живые хищные существа, затягивающие в пучину неосторожного пловца. Поэтому ему удается избежать гибели от летящего стального клинка, который, звякнув, отскакивает от пола. И вообще поднимается страшная кутерьма. За дверью кричат что-то разбуженные люди. В дверь ритмично барабанит чуть ли не целый взвод.

Дыдух кидается в сторону катафалка и алтаря. Пистолет оттягивает вытянутую дрожащую руку. Вторая служит подпоркой. Какая-то тень с несусветной скоростью обегает гроб. Свечи гаснут. Дыдух не стреляет. Собственно говоря, он с трудом контролирует свои действия. Шум за дверью усиливается, и теперь ему сопутствует грохот падающего с катафалка гроба. Вокруг кромешная тьма. Дыдух медленно подходит к стене слева и включает свет. Несколько галогенных ламп освещают зал капитула.

И тут он замечает идущую к нему фигуру. Как живой труп, окостенело и неспешно, с отекшим лицом и закрытыми глазами на него надвигается отец Поремба.

* * *

Иосиф Мария Дыдух, частный детектив, бесхозный пес, сел на пол зала капитула и заплакал. Возле двери, в которую не переставая ломились доминиканцы, лежал его отец. Ряса подвернулась, обнажив босые ноги. В пятнах. Холодные. Тощие. Неподвижные.

С другой стороны приближался отец Поремба, его ноги в белых носках бесшумно скользили по полу. Человек, несущий перед собой отца Болеслава, должен был обладать нечеловеческой силой. Он был почти не виден за широким одеянием монаха.