Польские земли под властью Петербурга

Несомненно, Скалон выступал противовесом объединенным силам Столыпина и его шурина, Нейдгарта, с одной стороны, а также русским националистам в Думе, таким как варшавский депутат Сергей Алексеев и его местные товарищи по партии, – с другой. Это стало очевидно уже в 1907 году, на выборах в III Думу. Тогда генерал-губернатор, к величайшему раздражению Столыпина, открыто выступил против националистического Русского общества и попытался – впрочем, безуспешно – помешать избранию Алексеева от русской курии Варшавы. Спустя всего два года пошли слухи, что Скалона скоро сменят и сенатор Дмитрий Нейдгарт при поддержке Столыпина наконец реализует свои притязания на пост генерал-губернатора. Эта перспектива вызвала у поляков не только печальные воспоминания о временах губернаторства Нейдгарта в Плоцке (1902–1904 годы), но и небезосновательные опасения, что грядет широкомасштабная волна русификации756. Скалон решительно сопротивлялся выделению Холмской губернии из состава Царства Польского и выступал за введение муниципального самоуправления в Привислинском крае, что обеспечило ему определенные симпатии польской общественности. Имело место частичное совпадение позиций, которое способствовало по крайней мере временному сближению между генерал-губернатором и представителями умеренных польских партий.

Такое же временное совпадение точек зрения возникло, когда националистическая фракция в Думе выступила с инициативой вообще упразднить должность генерал-губернатора757. Скалон по понятным причинам был против лишения себя власти, а польские лидеры выступили против понижения политического и символического статуса Царства Польского и превращения его в административную единицу, которая ничем бы не отличалась от внутрироссийских губерний. Насколько ненавистен был им в течение долгих лет институт генерал-губернаторства, настолько же важен он оказался теперь – так как репрезентировал то, что осталось еще от «польской обособленности», и напоминал о некогда существовавшей польской государственности. В восприятии тех, кто рассматривал территорию, на которую распространялась верховная власть варшавского генерал-губернатора, как остаток Польского государства, сохранение этого статус-кво соответствовало польским интересам. Большего единодушия между Скалоном и представителями умеренных кругов польского общества, чем в дни дебатов по поводу этой инициативы, пожалуй, никогда не бывало. Если в России Скалон и его соратники становились мишенью все более ожесточенной критики со стороны русских националистов, которые представляли их «сочувствующими полякам» и, главное, – утверждали, что как этнические немцы они являются потенциальными предателями российских интересов, то в Польше этническое происхождение Скалона не обсуждалось даже в германофобских кругах национал-демократов758.

Последние, несомненно, представляли собой основную силу движения за сохранение прежнего modus vivendi, по крайней мере на локальном коммуникативном уровне. Невзирая на процесс распада национал-демократического лагеря, эндеция по-прежнему господствовала над польским партийным ландшафтом. Роман Дмовский после быстрого краха неославянского движения пришел к пониманию, что только тесное сотрудничество с государственными властями является прочной основой для борьбы с «немецкой опасностью». Даже отвергая политику центрального правительства, направленную на укрепление позиций православных и русских в западных губерниях и Царстве Польском, он тем не менее выступал за сотрудничество с государственным аппаратом759. С учетом конфронтации между Санкт-Петербургом и варшавским генерал-губернатором Скалон был для эндеции во многом более предпочтительным контрагентом.

Помимо таких, стратегических соображений были и структурные изменения в политической сфере после 1906 года, которые также повлияли на отношения между местной администрацией в Царстве Польском и польской общественностью. Дело в том, что основной характеристикой формировавшейся новой политической культуры была после 1909 года ее легальность. Это обусловило частичный отход от сопротивления царскому режиму как таковому и обращение к тем конфликтам, в которых шел спор о доминировании в этой новой, легальной политической сфере.