Переход политической деятельности и общественных организаций в легальную сферу вызвал активизацию политически информированного общества в самых различных средах, которые достаточно часто находились в прямом противоречии друг с другом. Это относится не только к конфликтам политических партий, по-прежнему имевшим форму кровавой вендетты между социалистами и национал-демократами. Линии разлома проходили также между рабочими и администрацией предприятий, а кроме того, между польскими, еврейскими и русскими форумами, на которых протекало формирование общностей. В число «достижений» революции входили не только профсоюзы, но и организации работодателей. И наряду с многочисленными польско-католическими ассоциациями возникали еврейские, а также русские православные. Таким образом, о единстве новых зон общественной активности и публичной сферы говорить не приходится. Формирующийся новый политико-культурный ландшафт был неоднородным, расколотым и богатым конфликтами. Именно эта конфликтность и способствовала росту социальной самоорганизации, поскольку ускорила рост активизма, специфичного для той или иной партийной либо конфессиональной среды, и создала параллельные институциональные структуры.
Однако все эти конфликты в значительной мере обусловили и то, что лидерам общественного мнения теперь приходилось все больше внимания уделять отношениям с этими своими непосредственными конкурентами, а не с царской властью. «Внутренний враг» стал главной целью кампаний травли и занял верхние ступеньки в иерархии страхов, тогда как царский режим в целом отступил на второй план. Наиболее наглядно показать эту новую динамику может эскалация польско-еврейского конфликта в последние предвоенные годы.
Столкновения между евреями и поляками были не единственным проявлением конфликтов внутри местного общества в Царстве Польском, вызванных новыми свободами. Но именно эти столкновения, безусловно, больше всего занимали варшавскую общественность в последние годы перед Первой мировой войной760
. И вместе с тем они же позволяют увидеть роль имперской бюрократии в эскалации межэтнического и межконфессионального конфликта.Исходная ситуация в плане польско-еврейского взаимодействия отнюдь не была неблагоприятной. С юридической точки зрения жители иудейского вероисповедания в Царстве Польском после эмансипации 1862 года были в заметно лучшем положении, чем их единоверцы в черте оседлости, невзирая на все многочисленные ограничения, которые царское правительство налагало на евреев в области государственной и военной службы, учебы или мобильности начиная с 1880‐х годов. Непрекращающийся поток еврейской миграции в Царство Польское из внутрироссийских губерний, входивших в черту оседлости, был обусловлен в значительной мере именно этим различием в правовом статусе761
. Кроме того, традиционная модель «польской нации» в первой половине XIX века была полностью лишена этнической или конфессиональной нагрузки. О том, что эта всеобщая приверженность идеалу свободы в польском политическом дискурсе была не просто химерой, свидетельствовали бои в период Январского восстания, в которых участвовали поляки как католической, так и иудейской веры762. В период расцвета позитивизма в польском мышлении царили ожидания всеобщей ассимиляции. Сообщество поляков не мыслилось исключительно католическим, но ожидалось, что евреи быстро усвоят важнейшие элементы польской культуры. В представлении поляков о самих себе как о репрезентантах более высокоразвитой культурной нации оставалось мало места для принятия чьей-то культурной отдельности и самобытности. Поэтому, особенно в среде позитивистов, разочарование по поводу скептического или откровенно отрицательного отношения евреев, живших в Польше, к ассимиляции оказалось весьма велико763. Появление же еврейских национальных движений было, в свою очередь, встречено поляками решительно негативно – реакция, которая быстро превратилась в ресентимент по отношению к евреям вообще. Этот антисемитизм, возникший на рубеже веков в прогрессивных польских кругах, стал важной предпосылкой последующей эскалации польско-еврейского конфликта, потому что публикации таких авторов, как Александр Свентоховский или Анджей Немоевский, значительно способствовали превращению антиеврейского эксклюзионистского дискурса в важный элемент польско-католической идентичности764.