Это отстраненное, но внимательное наблюдение за кризисом заставляет нас обратиться к фундаментальному вопросу о том, в какой мере царские власти терпели или даже инициировали межнациональный конфликт. В своем исследовании, посвященном погромному 1881 году, Майкл Окс убедительно показал, что высшее чиновничество было озабочено прежде всего поддержанием общественного порядка791
. То же самое наблюдалось и в последующие годы. Местные власти регулярно ужесточали меры безопасности в связи с потенциально угрожающими календарными датами, такими как Пасха или Рождество, а также в периоды крупных ярмарок. Например, в 1891 году генерал-губернатор Гурко по случаю десятой годовщины варшавского Рождественского погрома затребовал войска для усиления караулов, а обер-полицмейстер дал полиции инструкцию вести особо внимательное наблюдение за местами массового общения людей, такими как церкви, телеграфные станции и корчмы, и пресекать любые собрания792. Несомненно, было, особенно в первые годы XX века, достаточно много случаев, когда местные российские власти с их пассивной, выжидательной позицией несли часть ответственности за то, что акты антиеврейского насилия происходили, и за то, что они приводили к такому большому количеству жертв. Отдельные городовые и солдаты принимали непосредственное участие в грабежах и убийствах евреев793. Однако нет оснований говорить, что власти принципиально терпимо относились к межэтническому конфликту или, тем более, систематически раздували его. Такого не наблюдалось ни в российских районах черты оседлости, где погромов было много, ни в относительно спокойном Привислинском крае794.Это особенно относится к Царству Польскому в период после революции 1905 года. После вспышек насилия, после временной потери контроля над ситуацией чиновники были в первую очередь заинтересованы в обеспечении «спокойствия и порядка» в общественных местах. Данная, традиционная для властей цель приобрела здесь настолько первостепенное значение, что сорвала все планы тех, кто собирался, раздувая этноконфессиональные конфликты, проводить политику «разделяй и властвуй». Рвение, которое администрация проявила в расследовании случаев насилия по мотивам этнической или религиозной ненависти и в наказании виновных, свидетельствует о том, что она рассматривала еврейско-польский конфликт как очень серьезную потенциальную угрозу государственному порядку795
. В программу действий по ограничению конфликтов входили также дисциплинарные взыскания, применявшиеся к низовым чиновникам, которые неисправно выполняли свой служебный долг796.В целом есть мало свидетельств в пользу того, что царские управленцы терпели или даже подпитывали напряженность в отношениях между поляками и евреями, заменяя этим конфликтом конфликт между подданными и властями. Рапорты из польских провинций демонстрировали серьезную обеспокоенность уже в 1912 году797
. Когда все произошло на самом деле и бойкот, по мнению чиновников, достиг критического предела (в ноябре 1912 года), генерал-губернатор вмешался в конфликт. Прежде всего он обязал Комитет по делам печати противодействовать призывам к бойкоту798. Затем, в декабре, предупредил католического архиепископа в Варшаве о недопустимости проповедей, в которых одобряется бойкот799. Помня, что последний варшавский погром начался в 1881 году на Рождество, власти усилили присутствие войск на улицах города в день католического праздника800.Но в следующем году ситуация не успокоилась, а, наоборот, накалилась – под влиянием, в частности, начавшегося в Киеве процесса против Менделя Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве. Тогда, в сентябре 1913 года, генерал-губернатор издал «обязательное постановление», в административном порядке запрещавшее любую деятельность, направленную на организацию и поддержку бойкота, как отдельными лицами, так и национальными или общественными группами801
. Это приказание-ультиматум возымело, по оценкам властей, быстрое успокаивающее действие802.Тем не менее, даже когда бойкот утих, «еврейско-польские отношения» по-прежнему постоянно фигурировали в отчетах царских чиновников как одна из составляющих проблемы. Так, после сентября 1913 года все еще четко указывалось, какие течения и органы печати призывают к продолжению бойкота, насколько успешно они добиваются мобилизации населения и какие общины требуют изгнания евреев из местечек или деревень803
. Одновременно ждали новой эскалации, поскольку часть польского населения находилась под влиянием таких газет, как Głos Polski и Gazeta Poranna 2 grosze, которые, очерняя еврейских торговцев, ремесленников и евреев, представлявших свободные профессии, косвенно раздували кампанию за отказ от их услуг804.