Польский бунт

Мостовский снова встретил Розалию в Лозанне в девяносто втором году, когда после торжества Тарговицкой конфедерации отправился путешествовать, изучая сельское хозяйство в Германии и Швейцарии. Розочка, у которой всегда что на уме, то и на языке, вела слишком вольные речи, вращаясь в свете, и барон Эрлах, трусливый бальи Лозанны, велел ей убираться из Швейцарии. Она пребывала в растерянности: куда ехать? Не в Польшу же? К тому же с ней четырехлетняя дочь… Тадеуш не мог отказать ей в помощи. Четыре года назад двадцатилетняя Розалия с мужем побывала в Париже, где ее прозвали «княгиня Весна». С тех пор там произошла революция, но молодые люди не придали этому большого значения: Париж есть Париж!

Они приехали туда ровно через месяц после сентябрьской резни, которую кровожадная чернь устроила в тюрьмах, где держали защитников короля, священников и знатных дам. Город удовольствий превратился в кладбище. Тайный ужас накладывал печать на уста, в потухших взглядах сквозила подозрительность. И тем не менее молодая пара не сразу осознала, насколько всё серьезно, и возобновила старые знакомства. Круг общения Мостовского теперь состоял из депутатов-жирондистов, которые запоздало раскаялись в своих ошибках и проповедовали умеренность и добродетель. Княгиня Любомирская видалась с писателями и художниками – остатками «приличного общества»; Тадеуш ввел ее в салон республиканки Манон Ролан, ставшей ярой противницей якобинца Робеспьера.

Надо было уехать сразу, но они остались – даже после казни Людовика XVI, 21 января девяносто третьего года. Они почему-то думали, что им-то ничто не угрожает, ведь это внутренние дела французов. Розалия даже ездила в замок Лувесьен к госпоже Дюбарри – бывшей фаворитке Людовика XV, носившей траур по герцогу де Коссе-Бриссаку, отрубленную голову которого вбросили в ее гостиную через окно. Но вот на трибуну Конвента прорвался поляк по фамилии Турский, назвался членом революционного сейма Польши и сделал резкое заявление против трех держав, урвавших себе куски от его Отечества, особенно грубо выразившись в адрес императрицы Всероссийской. Каков провокатор! На следующий же день Мостовский напечатал в «Универсальном вестнике» рекламацию за своей подписью, открещиваясь от Турского и опровергая его принадлежность к польскому сейму. Он был тогда уверен, что таким образом обезопасил себя и Розочку… Но 1 апреля революционный генерал Дюмурье перешел на сторону австрийцев; всеобщая подозрительность переросла в паранойю; якобинцы объявили войну жирондистам, требуя установления Террора, те из последних сил сопротивлялись анархии… В начале лета по всей стране начались восстания, изгонявшие жирондистов из Франции – или сживавшие со света; в конце июня была принята Конституция. Убийство Марата Шарлоттой Корде подлило масла в огонь: якобинцы начали охоту на умеренных и аристократов – французских и иностранных. Мостовского арестовали, потом выпустили, снова арестовали. Только дружба со стороны комиссара полиции по имени Руслен помогла ему выйти на свободу. Устав от постоянного страха и тревоги, Тадеуш мечтал теперь только об одном – вернуться на родину, к своим пенатам, к мирным полям. И Розалию он побуждал уехать, но…

Есть женщины-девочки, которые никогда не становятся взрослыми. Жизнь для них – игра, дети – куклы, которыми можно поиграть и бросить, когда надоест. Они привыкли, что их все любят и ласкают, а за проступки разве что пожурят или оставят без сладкого. В Париже она словно попала в страшную сказку про людоедов, злых ведьм и разбойников, но ведь в сказках всё заканчивается хорошо: появляется храбрый рыцарь и спасает прекрасную принцессу. Мостовский не был храбрым рыцарем. Едва получив паспорт, которого пришлось дожидаться несколько месяцев, он тотчас уехал, и вовремя: через несколько дней на его опустевшую квартиру нагрянули якобинцы. Не застав его, они арестовали княгиню Любомирскую.

В бумагах госпожи Дюбарри, арестованной в сентябре по доносу бывшего пажа, нашли два письма от Розалии, в которых она выражала сочувствие Марии-Антуанетте, разлученной с детьми, заключенной в тюрьму и подвергающейся всяческим унижениям. Бывшую королеву казнили 16 октября; голова мадам Ролан скатилась в корзину девятого ноября. На эшафоте Манон воскликнула: «Какие преступления совершаются во имя свободы!» Через месяц туда же приволокли госпожу Дюбарри…