Польский бунт

Между тем в зале суда тоже было жарко, хотя до драки и не доходило. Зачитали письмо Начальника, в котором Костюшко требовал образцового наказания для террористов, в особенности для Дембовского. За молодого барона вступился Игнаций Потоцкий: Ян Дембовский был его секретарем, когда они с Коллонтаем жили в изгнании в Дрездене, все новости о Польше эмигранты узнавали через него, он рисковал свободой, даже жизнью! А ему всего-то лет двадцать тогда было, он многим из здесь присутствующих годится в сыновья. Сам Дембовский давал честное слово шляхтича, что, если его освободят, он умрет в бою, защищая Отчизну. Прикинув и так, и этак, вынесли приговор: полгода крепости без лишения гражданских прав. Бывшему секретарю Коллонтая, Казимиру Конопке, всего на год старше Дембовского, повешение заменили изгнанием из страны. Ксендза Мейера отпустили с Богом как доброго патриота.

* * *

Тадеуш Мостовский налил себе еще вина и выпил – но уже не залпом, как первый бокал, а медленно. Нужно успокоиться, прийти в себя, вернуть себе способность рассуждать.

Какое там! Из Брюлевского дворца, куда он отправился вместе с Закжевским, он вышел, едва удерживая слезы. Княгиня Гагарина родила этой страшной ночью. Два месяца назад он навестил арестованных русских дам и обещал лично княгине, что их освободят. Тогда он сам еще плохо представлял себе положение дел: только-только оправился от тяжелой болезни, которая чуть не свела его в могилу, приехал в Варшаву в надежде на столичных врачей, не зная ни сном, ни духом о том, что там готовится восстание… Закжевский предложил ему войти в составленный впопыхах городской совет из полутора десятков человек, из которых Мостовский знал только трех-четырех. Выбора у него не оставалось: отказаться – навлечь на себя гнев народа, опьяненного кровью, согласиться – получить возможность принести пользу Отечеству или хотя бы предотвратить беззаконие. Тадеуш совсем недавно вернулся из Франции, где чудом не попал на гильотину и трижды побывал в тюрьме; воспоминания об этом преследовали его в ночных кошмарах. Он лишь попросил ввести в совет еще десять известных и разумных людей и позаботиться о пленных. Его отправили с депутацией к королю, который три года назад произвел его в сенаторы (двадцатипятилетний Тадеуш Мостовский был самым молодым сенатором на Четырехлетнем сейме, принявшем Конституцию 3 мая): Станиславу Августу гарантировали безопасность, личную свободу и уважение к его рангу.

За две недели все иллюзии развеялись. Мостовский рассказывал надежным знакомым об абсурдной системе якобинцев, предостерегая от ее насаждения в Польше, но вскоре понял, что общей тенденции не переломить. Возможность начать переговоры и добиться условий, подходящих для Польши, была упущена, а войну полякам не выиграть, ему это было ясно как день. Когда карета несется в пропасть, лучше не сидеть на облучке, ведь всю вину потом возложат на возницу. Поэтому Тадеуш не вошел в Наивысшую Национальную раду, отказался от должности советника и главы Департамента народного просвещения и согласился лишь на место заместителя главы Провиантского департамента: заместители в Раде не заседали.

Теперь кошмар повторялся наяву. Закжевскому сегодня удалось спасти несколько узников, но надолго ли? И эти женщины… Он смотрел на них, а видел Розалию – ее небесные очи, волосы цвета спелой пшеницы, пленительные груди идеальной формы… Когда ему сообщили, что ее перевели из Консьержери в приют, потому что на суде она объявила себя беременной, он вздохнул с облегчением. Теперь же тревога металась диким зверем по тесной клетке его мыслей: пройдет какое-то время, и все поймут, что беременность ложная. И что тогда?

Розалия Любомирская, урожденная Ходкевич; «Розочка из Чернобыля». В юности они пережили мимолетный роман, с помощью которого она пыталась забыть Юзефа Понятовского. В красавца Юзефа были влюблены все польские дамы. В Варшаве долго рассказывали о том, как Розалия Любомирская, Барбара Коссовская и Юлия Потоцкая решили устроить князю сюрприз на день его именин, 19 марта: подкупили камердинера и пробрались в его спальню, нарядившись тремя Грациями, чтобы, когда князь придет почивать, заставить его сыграть роль Париса и выбрать из них самую красивую. Но Юзеф редко спал один (в его опочивальне было четыре двери, чтобы чей-нибудь неожиданный визит не застал его «на месте преступления»). Граций ожидал еще больший сюрприз, когда тем вечером он явился к себе с хорошенькой танцоркой. С досады они разбили принесенные с собой вазы, разорвали покрывала, сбросили на пол курительницы с благовониями и убежали, а князь хохотал им вслед…