Польский бунт

Ему было уже пятнадцать лет, и он всё больше походил на отца: глубоко посаженные глаза под нависшими бровями, курносый нос, упрямый взгляд, капризные губы… Александр же со своими мягкими чертами уродился в мать. Все признавали, что старший внук государыни красив – гораздо красивее младшего, а ещё умнее, приветливее, учтивее… Александр знал об этом, и Константин тоже знал, и это заставляло его, обделенного любовью, быть еще неистовее, грубее, злее. Его не любят, потому что он правдив и прямолинеен, не умеет ловчить и лебезить перед бабушкой, как Саша! И ещё он любит папеньку – боится, но любит. И папенька любит его – в глубине души, не показывая этого явно. Здесь, в Петербурге, всё притворство: говорят одно, думают иное, делают третье. То ли дело в Гатчине! Армия – отлаженный механизм, пружина коего есть дисциплина; офицер – машина, а не человек, чем меньше он рассуждает, тем лучше; ему не надобны ни честь, ни здравый рассудок, ни образование, иначе из него вырастет такой вот граф де Сент-Альбан – мятежник, вольнодумец и изменник государю.

– Он храбрец и жертвует собой ради счастия народного! – возразил Константину Александр. – Пчела вонзает жало в сжавшую ее руку, муравей разит поправшую его пяту – мы же не виним их за это!

– Пфф!

Наверняка Александр не сам это выдумал, а где-нибудь вычитал. Или повторяет слова их учителя Лагарпа. Тот уже лет десять рассказывает им о том, что борьба за свободу может служить оправданием отказу подчиниться закону. Конечно, не только об этом. Геометрия, география, история, философия – Демосфен, Плутарх, Тацит, Локк, Мабли, Руссо, Гиббон, Дюкло… Лагарп старательно подбирал книги, написанные до Французской революции, поскольку при русском дворе многие считали его якобинцем. Книжный червь – что он знал о настоящей жизни? Не зря папенька не хочет его видеть и отворачивается, когда случайно оказывается рядом. Александр упивается уроками Лагарпа и ходит теперь на них вместе с женой, а Константин для него всегда был «господин осел». Asinus. Ну и пусть. Бабушка назвала его в честь римского императора в надежде, что он однажды воссядет на престоле в Константинополе, поэтому он с детства учил греческий. Теперь об этом «прожекте» даже не вспоминают, а Лагарп учит, что Константин Великий творил одно лишь зло, как и прочие кесари. Кому же верить? Диктатура – зло, народовластие – источник смуты; идеал правления – монархия, ограниченная Конституцией, но в Польше новую смуту вызвала как раз Конституция… Не всё ли равно? Он, Константин, никогда не станет российским императором; по крайней мере, с этим согласны все. А раз так, к чему забивать себе голову ненужными вещами? Осла не заставишь пить, если ему не хочется. У него будет лучшая армия в мире, повинующаяся движению его мизинца. В армии никто не посмеет высмеивать или оскорблять его, наоборот, все будут молча сносить его оскорбления. А графа де Сент-Альбана он всё-таки повесит.

* * *

Раму сломали, засовывая в петлю, и портрет покоробился. Жаль, что на виселице болтаются рядышком портреты, а не оригиналы – Браницкий, Щенсный Потоцкий, Ржевуский, Ежи Вельгурский – старший брат Михаила и Юзефа, предатель, курва москальская… В молодости Юзеф Зайончек был адъютантом Ксаверия Браницкого и в восемьдесят восьмом году осаждал вместе с войсками гетмана Очаков, помогая России. А теперь ему сорок два года, он председатель высшего уголовного суда и вынес изменникам родины смертный приговор. Да здравствует Конституция!

Виват! – откликнулась подвыпившая компания, нетвердым шагом ковылявшая мимо. В Варшаву пришел обоз с провиантом из Великой Польши – праздник! По улицам в очередной раз провели пленных пруссаков – ууу, курвины дети! Это Ян Генрик Домбровский, захватив Гнезно, двинулся дальше и разбил Фридриха Шекули, который напал на него в Лабишине. Виват, Домбровский! Виват, Мадалинский!

Компания нестройно затянула песню, а Зайончек поехал дальше – в Мокотов. На время своего отсутствия Костюшко оставил его командовать вместо себя. Уехал затемно, с Немцевичем, никому ничего не сказал – фьють! В Литву, к Мокроновскому. Повез ему золотой перстень с надписью «Отечество своему защитнику». И Ясинскому такой же. Хорошо хоть не Сераковскому! Защитники… Ему, Зайончеку, король пожаловал звезду ордена Воинской доблести – Virtuti militari – за битву под Зеленцами. Их было пятнадцать кавалеров: Юзеф Понятовский, Костюшко, Мокроновский, Михаил Вельгурский, Юстас Сангушко… В общем, пятнадцать. А потом запретил ее носить! Продался этой… курве! Он, Зайончек, человек гетмана, покинул лагерь Браницкого еще во время Четырехлетнего сейма и с тех пор не изменял своим убеждениям. Он ратовал за Конституцию, голосовал за Конституцию, сражался за Конституцию! Его нельзя купить, и не нужен ему этот перстень! И кто такой Костюшко, чтобы раздавать перстни от имени Отечества? Что за королевские замашки?..